Варлен Стронгин - Любовь Полищук. Безумство храброй Страница 14

Глава четвертая

Против течения, к тайнам

«Эрмитажа»

Миграция между артистами эстрады и театра существовала с давних времен, с того момента, когда возникли эти концертные организации, и носила в основном односторонний характер – из театра на эстраду, где артисты могли заработать значительно больше. В престижном московском театре «Современник» его ведущие артисты Галина Волчек, Игорь Кваша и Валентин Гафт получали высшую ставку – по 220 рублей в месяц, что мог заработать самый средний эстрадник за счет количества концертов, мотаясь, к примеру, по колхозам и красным уголкам заводов и фабрик. И если уходили артисты из театра, то плененные эстрадными заработками. Некоторые из театральных актеров, облеченные популярностью и званиями, подрабатывали на эстраде в виде разовых концертов, в свободные от спектаклей вечера, а некоторые покидали театр умышленно и насовсем. Театр им. Евгения Вахтангова потерял весьма талантливых и характерных актеров – сатирика Геннадия Дудника и юмориста рассказчика Леонида Усача. Они успешно выступали на эстраде, получили звания заслуженных артистов, но, почти не вылезая из гастролей, исполняя один и тот же набивший им самим оскомину репертуар, резко ухудшали здоровье и актерскую форму. Геннадий Дудник сначала работал на эстраде с другим бывшим эстрадным актером Евгением Яковлевичем Весником, но тот, довольно быстро почуяв, что беготня по концертным точкам чем то свойственна халтуре, снова вернулся в театр. Дудник стал выступать вместе со своей женой, которая, к сожалению, по актерской яркости не способно было заменить Весника, и вновь созданный дуэт стал хиреть буквально на глазах. Из русского драматического театра города Вильнюса переехал в Москву красивый и темпераментный заслуженный артист республики Анатолий Исаевич Югов, работал конферансье на главных площадках, даже создал свой эстрадный ансамбль, где способствовал появлению на эстраде известной русской певицы Ольги Воронец, но в конце жизни, подбив творческие итоги, горько сожалел, что ушел из театра, где играл лучшие роли классического репертуара. Он опустился на эстраде до исполнения мелкотравчатых фельетонов и глупых пародий.

Покинул Большой театр уникальный танцор Владимир Шубарин, создал на эстраде свой коллектив «Танцевальная машина», но, не раскрученный администраторами, недостаточно оцененный зрителями, постепенно заглох и вообще покончил с творчеством.

Подобным примерам не счесть числа. Но тем не менее многие актеры, даже еле сводя концы с концами, упорно держались за свои места в театрах. Популярный артист театра, кино и эстрады, начинавший свою карьеру еще в театре Мейерхольда, Сергей Александрович Мартинсон, жаловался Любе Полищук: «Уже много лет я служу в театре, последние годы в Театре киноактера. Играл в спектакле «Целуй меня, Кэт!» вместе с Людмилой Гурченко, но она ушла из театра в кино, и спектакль развалился. Среди трехсот актеров Театра не нашлось ни одной актрисы, умевшей двигаться на сцене, как она, пусть даже хуже, чем она, но прилично танцевать. Может, вы, милочка, пойдете к нам в театр. Я вас видел в мюзик-холле. У вас хороший шаг, чувство ритма, вы артистичны. Приходите. Вам не откажут.»

– Возможно, – польщенная приглашением мэтра театра, улыбнулась Люба. – Но к вашему театру приписаны несколько сот артистов кино. Среди них легко затеряться.

– Что правда, то правда, – согласился Сергей Александрович, – после кончины «Кэт» даже у меня осталась одна роль в «Дядюшкином сне».

Люба рассуждала логично: она в расцвете творческих сил, но не в начале карьеры, ей нельзя ошибиться, она должна выбрать театр, близкий ее душе и не переполненный популярными актерами, в очередь играющими одну и ту же роль. И театры в Москве совершенно разные, даже по творчески устремлениям, даже по оснащению сцены и бытовыми удобствами для актеров. Евгений Яковлевич Весник в одном из совместных поспектакльных застолий приводил такую градацию театров: «Работал я на эстраде. Пыльная контора. С буфетом типа вокзальной забегаловки. Зарплату приходится выбивать, стоять в очередях днями. Только первачам, к примеру, Утесову, Шульженко, Ружене Сикоре, Шурову и Рыкунину, Мирову и Новицкому, а потом и мне, кассир лично привозил деньги домой. За хорошую благодарность. И при этом в самой конторе царят шум, беготня, при встрече все друг с другом целуются, а потом отходят в сторону и отплевываются. Мерзкая обстановка. Потом я перешел в Театр сатиры. Это уже не контора, а что-то подобное главку. Беготни тоже хватает. Но не в таком бешеном темпе, как в Мосэстраде. Есть секретарша. Отдельно – машинистка. Есть приемная художественного руководителя, и к нему можно попасть на прием. Есть художественный совет. Действующий! Приличный буфет со спиртным из-под полы. В вестибюле висит расписание спектаклей и список участников. Ну прямо главк! А теперь я работаю в Академическом Малом театре. Тишина. Никто резко не повышает голос. Говорят тихо, но слышно и понятно о чем. Ковры иногда чистят, раз в год. Буфет с горячими блюдами функционирует. Коньяк наливают без наценки. Это уже не главк, а министерство. Сюда без пропуска с фотографией не пустят. В гримерных стоит новая мебель и по радио сообщают, через сколько минут тебе выходить на сцену. Домой могут отвезти на машине, репертуар бывает старомодный, впрочем, как и не нова режиссура, как и игра большинства актеров, но это министерство, как ни посмотри. А в министерстве перемены и новизну не любят. Хотя играть приходится по старинке, но чувствуешь себя если не артистом-новатором, то приличным и уважаемым человеком. Кстати, там и звание быстрее, чем в другом месте, отхватить можно, даже телефон и квартиру пробить. Одним словом, Министерство!»

Люба с улыбкой и удовольствием слушала полупьяные разглагольствования маститого артиста, но мыслила о театре, о творческом настрое в нем, зависящем от главного человека в театре – от режиссера, его художественного руководителя.

Слух о том, что Любовь Полищук – звезда мюзик-холла – собирается уходить из театра, быстро распространился по эстраде, хотя Люба ни с кем не делилась своими планами. Наверное, этому способствовало ее более свободное поведение, без унижения перед начальством и радостное состояние, в котором она пребывала даже при отнюдь невеселых обстоятельствах. Завистники шушукались:

– Неужели в артистки возьмут? Или в любовницы? А может, на совмещение профессий? Вот Полищучка! Вот хищница! Такие, как она, всегда пробиваются, куда хотят. А сына куда денет? Оставит в интернате? А вдруг найдется такой влюбленный дурак-режиссер, что возьмет ее с сыном? Это уже будет слишком. Для этого надо найти очень большого дурака. Или мужика с вредным комплексом. Оглянитесь вокруг и увидите, что сейчас почти каждый мужчина – или дурак, или сквалыга, или пьяница, или импотент. Или комбинация из этих качеств. Это сейчас улыбается Полищучка. Посмотрим, что с нею будет через месяц-два. Но внутренне даже завистники отмечали смелость и настойчивость Любы, уходящей с пригретого места, с неплохой зарплаты в неизвестность, черт знает куда, в дотационный нищий театр. В Художественный без блата и протеже наверняка не возьмут. «Поплыла против течения девушка, – ухмылялись завистники. – Увидим, куда ее прибьют волны, не разбиться бы ей при этом о прибрежные камни! Костей не соберет». При этом некоторые коллеги Любы знали, что есть актеры, как суперклеем приклеенные к своим, не ахти каким театрам, от которых их не оторвешь даже силой, даже неприглядной нищетой, живущие с гардеробом из трех рубашек и вконец изношенным костюмом с блестящими от носки локтями. Чего это их в театре держит? Чего? Неужели наивная честь служить Мельпомене? И если вдруг пускаются в плавание, то к кормилице-эстраде, а эта Полищучка поплыла против течения. Против течения! Наверное, рехнулась после стакана! Или кто-то из недоумков любовников надоумил?!