Наталья Горбачева - Прекрасная Натали Страница 15

Перед нами текст письма, о котором упоминает Вяземский.

«Мои горячо любимые родители, обращаюсь к вам в минуту, которая определит мою судьбу на всю остальную жизнь.

Я намерен жениться на молодой девушке, которую люблю уже год, — м-ль Натали Гончаровой. Я получил ее согласие, а также и согласие ее матери. Прошу вашего благословения не как пустой формальности, но с внутренним убеждением, что это благословение необходимо для моего благополучия — и да будет вторая половина моего существования более для вас утешительна, чем моя печальная молодость.

Состояние г-жи Гончаровой сильно расстроено и находится отчасти в зависимости от состояния ее свекра. Это является единственным препятствием моему счастью. У меня нет сил даже и помыслить от него отказаться. Мне гораздо легче надеяться на то, что вы придете мне на помощь».

«Тысячу, тысячу раз да будет благословен вчерашний день, дорогой Александр, когда мы получили от тебя письмо. Оно преисполнило меня чувством радости и благодарности. Да, друг мой, это самое подходящее выражение. Давно уже слезы, пролитые при его чтении, не приносили мне такой отрады. Да благословит Небо тебя и твою милую подругу жизни, которая составит твое счастье…» — родители заочно благословили сына, печалясь, однако, о том, что не могут тотчас же приехать в Москву и «засвидетельствовать м-ль Гончаровой очень, очень нежную дружбу». Преданные друзья Пушкина, узнав о помолвке, спешили со своими советами и наставлениями, которые, по их мнению, должны были помочь закрепить первый успех при покорении твердыни Карса…

«Я слышал, что будто бы ты писал к Государю о женитьбе. Правда ли? Мне кажется, что тебе в твоем положении и в твоих отношениях с царем необходимо просить у него позволения жениться. Жуковский думает, что хорошо бы тебе воспользоваться этим обстоятельством, чтобы просить о разрешении печатать „Бориса“, представив, что ты не богат, невеста не богата, а напечатанная трагедия обеспечит на несколько времени твое благосостояние. Может быть, царь и вздумает дать приданое невесте твоей… Прошу рекомендовать меня невесте как бывшего поклонника ее на балах, а ныне преданного ей дружеской преданностью моею к тебе. Я помню, что, говоря с старшею сестрой, сравнивал я Алябьеву с классической красотой, а невесту твою с романтической. Тебе, первому нашему романтическому поэту, и следовало жениться на первой романтической красавице…» — восторженно писал Вяземский. Здесь уместно было бы упомянуть о том, что в одно время с Натали стали «вывозить в свет» другую известную красавицу того времени — Александру Алябьеву. На балах обе девушки сверкали своей красотой, и поклонники той и другой часто не знали, которой красавице все же отдать предпочтение.

Пушкин также сравнивал их в 1830 году («К вельможе»):

…влиянье красотыТы живо чувствуешь.С восторгом ценишь тыИ блеск Алябьевой и прелесть Гончаровой.

Но ни на миг не увлекся Алябьевой, отдав сразу предпочтение Гончаровой. Она, по словам современников, являла полную противоположность Алябьевой и многим другим красавицам «пониже рангом» — полным отсутствием кокетства и претенциозной заносчивости.

Пушкин решил последовать совету князя Вяземского и обратился с письмом к Бенкендорфу. Он писал, что «г-жа Гончарова боится отдать дочь за человека, который имел бы несчастье быть на дурном счету у Государя».

Ответ не заставил себя долго ждать.

«Милостивый государь.

Я имел счастье представить государю письмо от 16-го сего месяца, которое Вам угодно было написать мне. Его императорское величество с благосклонным удовлетворением принял известие о предстоящей вашей женитьбе и при этом изволил выразить надежду, что вы хорошо испытали себя перед тем, как предпринять этот шаг и в своем сердце и характере нашли качества, необходимые для того, чтобы составить счастье женщины, особенно женщины столь достойной и привлекательной, как м-ль Гончарова.

Что же касается вашего личного положения, в которое вы поставлены правительством, я могу лишь повторить то, что говорил вам много раз; я нахожу, что оно всецело соответствует вашим интересам; в нем не может быть ничего ложного и сомнительного, если только вы сами не сделаете его таковым. Его императорское величество в отеческом о вас, милостивый государь, попечении, соизволил поручить мне, генералу Бенкендорфу, — не шефу жандармов, а лицу, коего он удостаивает своим доверием, — наблюдать за вами и наставлять Вас своими советами: никогда никакой полиции не давалось распоряжения иметь за вами надзор. Советы, которые я, как друг, изредка давал Вам, могли пойти Вам лишь на пользу, и я надеюсь, что с течением времени Вы будете в этом все больше и больше убеждаться. Какая же тень падает на Вас в этом отношении? Я уполномочиваю Вас, милостивый государь, показать это письмо всем, кому найдете нужным.

Что же касается трагедии вашей о Годунове, то его императорское величество разрешает Вам напечатать за вашей личной ответственностью.

В заключение примите мои искреннейшие пожелания в смысле будущего вашего счастья, и верьте моим лучшим к вам чувствам.

Преданный Вам А. Бенкендорф».

Рухнули, кажется, последние бастионы на пути Пушкина к полному счастью: Бенкендорф в своем ответе, блестяще обойдя щекотливый вопрос тайного надзора правительства, заверил адресата в том, что государь желает покровительствовать семейству поэта. Как известно, царь Николай Павлович не отделался формальными обещаниями и впоследствии проявлял заботу о Пушкиных, оказывая им помощь в самые бедственные для них времена.

«Сказывал Катерине Андреевне о моей помолвке? — спрашивал Пушкин у Вяземского. — Я уверен в ее участии, но передай мне ее слова — они нужны моему сердцу и теперь не совсем счастливому…» Странно слышать это признание спустя всего лишь месяц после помолвки. В чем дело? Пушкин полюбил прекрасную девушку, принял решение жениться, сделал предложение и не был отвергнут… Сам же говаривал в те дни знакомым: «Пора мне остепениться; ежели не сделает этого жена моя, то нечего уже ожидать от меня». Но по силам ли подобная миссия — «остепенить» поэта — романтической красавице Натали? Та ли это женщина? Горько было Пушкину терзаться такими сомнениями, когда он стал жаждать обновления своей души… Рассеять их, возможно, могла лишь Екатерина Андреевна Карамзина, всегда относившаяся к Пушкину с материнской нежностью. «Я очень признательна вам за то, что вы вспомнили обо мне в первые дни вашего счастья, это истинное доказательство вашей дружбы. Я повторяю свои пожелания, вернее сказать, надежду, чтобы ваша жизнь стала столь же радостной и спокойной, насколько до сих пор она была бурной и мрачной, чтобы нежный и прекрасный друг, которого вы себе избрали, оказался вашим ангелом-хранителем, чтобы ваше сердце, всегда такое доброе, очистилось под влиянием вашей молодой супруги».