Людмила Штерн - Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском Страница 15

«Я подумал, что могу это изобразить получше», – сказал Иосиф.

Самое раннее опубликованное стихотворение Бродского датируется 1957 годом.

Прощай,позабудьи не обессудь.А письма сожги,как мост.Да будет мужественнымтвой путь,да будет он прям и прост.

А в 1958 году он уже прославился «Еврейским кладбищем около Ленинграда» и «Пилигримами».

И все же на вопрос: «Когда же ты все-таки понял, что поэзия – твое подлинное призвание?» – Бродский, в зависимости от настроения, отвечал по-разному: «А я и до сих пор не понимаю», или: «С прошлой субботы», или: «Сравнительно недавно».

Кажется, наиболее вразумительный ответ он дал Рейну. На Женин вопрос «что тебя подтолкнуло к стихам», Бродский ответил:

...Году в пятьдесят девятом <...> в Якутске, гуляя по этому страшному городу, я зашел в книжный магазин и в нем надыбал Баратынского – издание «Библиотеки поэта». Читать мне было нечего, и когда я нашел эту книжку и прочел ее, тут-то я все понял: чем надо заниматься. По крайней мере я очень завелся, так что Евгений Абрамыч как бы во всем виноват[3].

Таким образом, можно считать, что именно Якутия 1959 – 60 годов оказалась для Бродского «началом пути»...

У меня есть маленькая память об Иосифе «якутского» периода. За два дня до своего отъезда в эмиграцию, он подарил нам с Витей свою фотографию, сделанную летом 1959 года на якутском аэродроме. Стоит, расставив ноги, руки в карманах, на фоне летного поля с взлетающим (а может, садящимся) самолетом. На обороте надпись: «Аэропорт, где больше мне не приземлиться. Не горюйте».

Итак, «геологический период» Бродского продолжался приблизительно с 1957 по 1961 год.

Впрочем, и в последующие годы мне несколько раз удавалось нанять его в качестве «консультанта» в институт Ленгипроводхоз, в котором я работала инженером-гидрогеологом после окончания Горного института. Заработок консультанта был мизерный, но все же лучше, чем никакого. Помню нашу совместную работу над проектом «Состояние оросительно-осушительных каналов Северо-западных регионов РСФСР». Мы мотались по Ленинградской области, обследуя километры каналов на предмет устойчивости их откосов. Состояние этих каналов было плачевным. Не лучше выглядели и откосы. Они обваливались, оплывали, осыпались, зарастали какой-то дрянью. Я их описывала, Иосиф фотографировал. Фотографом он был классным, вероятно, унаследовав отцовский талант. К тому же Александр Иванович разрешил пользоваться его профессиональной аппаратурой. Во всяком случае, при защите моего отчета были особо отмечены «фотографии, блестяще подтверждающие описательную часть проекта». Возможно, что эти отчеты с Осиными фотографиями до сих пор пылятся в архивах Ленгипроводхоза.

У нас даже возникла шальная идея заработать копейку-другую, написав сценарий для научно-популярного фильма об устойчивости оросительных каналов. Бродский придумал эффектное название: «Катастрофы не будет». Имелось в виду, что обвалившиеся откосы никого под собой «не погребут». Мы написали заявку, и друзья устроили нам встречу с директором «научпопа», то есть студии научно-популярных фильмов. Он при нас пробежал глазами заявку и сказал: «Это может пойти при одном условии: расцветите сценарий находками». Мы обещали расцветить и раскланялись, но на другой день идея сценария завяла из-за чудовищной скуки тематики.

Во время поездок по каналам я впервые услышала «Холмы» и «Ты поскачешь во мраке...».

«Холмы» Бродский читал в тамбуре поезда по дороге в Тихвин. Даже сейчас, почти полвека спустя, у меня перед глазами стоит, вернее, трясется этот грязный, заплеванный тамбур с окурками под ногами, и слышится голос Бродского, перекрывающий грохот и лязг старого поезда.

Двадцатидвухлетний Иосиф был набит информацией из самых разнообразных областей знаний. Помню, как в этих поездках Бродский просвещал меня, замужнюю даму и мать семейства, на тему «Сексуальное разнообразие в Средней Азии». В частности, он живописно и вдохновенно рассказал, как чабаны удовлетворяют свои сексуальные нужды: «Они вставляют задние ноги козы в голенища своих сапог, чтоб не вывернулась и не убежала, и...» Не желая казаться отсталой провинциалкой, я реагировала на эти рассказы понимающим «хе-хе», хотя любовные утехи чабанов произвели на меня оглушительное впечатление и даже снились по ночам.

Но в длительные геологические экспедиции Бродский больше не ездил. Хотя попытки предпринимались.

Со времен юности Иосиф обладал еще одним редким даром – способностью абстрагироваться от реальной действительности. В такие минуты он был целиком погружен в свои мысли, не заботясь ни о реакции собеседника, ни о его интеллектуальных возможностях. Возможно, именно эти свойства помешали ему сделать блестящую геологическую карьеру.

Однажды он попросил меня устроить его на полевой сезон техником-геологом. О том, что из этого вышло, я написала этюд, легкочитаемую байку (вроде сказок о Ленине, которыми нас пичкали в детстве), в надежде, что мои англоязычные внуки ее одолеют.

ЭТЮД ПЕРВЫЙ

БРОДСКИЙ – ГЕОЛОГ

Давным-давно, когда Иосиф Бродский не был еще классиком, лауреатом премии фонда Макартура для гениев, лауреатом Нобелевской премии, американским поэтом-лауреатом, почетным доктором множества европейских университетов, кавалером ордена Почетного легиона и вообще не опубликовал ни единой строчки, – он зарабатывал на жизнь чем попало. Как Джек Лондон и Максим Горький.

Работал Бродский и рабочим на оборонном заводе, и кочегаром в котельной, и помощником прозектора в морге, и техником-геологом. На последнем, геологическом поприще мы оказались коллегами, что наполняет меня понятной гордостью.

В 1964 году советская власть забеспокоилась, что Иосиф зарабатывает недостаточно и не может прокормить себя. Доказав этот печальный факт на двух судах – закрытом и открытом, – правители великой державы сослали Бродского в деревню Норeнскую Архангельской области. По их мнению, именно там, нагружая самосвалы навозом, поэт сумеет свести концы с концами.

Вернувшись из ссылки, Бродский попросил меня устроить его в геологическую экспедицию. Я поговорила со своим шефом, унылым мужчиной по имени Иван Егорович Богун, и он пожелал лично побеседовать с будущим сотрудником.

Я позвонила Иосифу: «Приходи завтра на смотрины. Приоденься, побрейся и прояви геологический энтузиазм».

Бродский явился, обросший трехдневной рыжей щетиной, в неведомых утюгу парусиновых брюках. Нет, франтом он в те годы не был. Это на Западе фрак и смокинг стали ему жизненно необходимы.