Александр Башлачев - Как по лезвию Страница 15

На жизнь поэтов

Поэты живут. И должны оставаться живыми.Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.Поэты в миру оставляют великое имя,Затем, что у всех на уме — у них на языке.Но им все трудней быть иконой в размере оклада.Там, где, судя по паспортам — все по местам.Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного ладаПо чистым листам, где до времени — все по устам.

Поэт умывает слова, возводя их в приметы,Подняв свои полные ведра внимательных глаз.Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.И за семерых отмеряет. И режет — эх, раз, еще раз!Как вольно им петь. И дышать полной грудью на ладан…Святая вода на пустом киселе неживой.Не плачьте, когда семь кругов беспокойного ладаПойдут по воде над прекрасной шальной головой.

Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.Поэты в миру после строк ставят знак кровоточил.К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.Поэты идут до конца. И не смейте кричать им: — Не надо!

Ведь Бог… Он не врет, разбивая свои зеркала.И вновь семь кругов беспокойного звонкого ладаГлядят ему в рот, разбегаясь калибром ствола.

Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,Свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу. Не верьте концу. Но не ждите иного расклада. А что там было в пути? Метры, рубли…Неважно, когда семь кругов беспокойного ладаПозволят идти, наконец, не касаясь земли.

Ну вот, ты — поэт… Еле-еле душа в черном теле.Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.Не жалко распять, для того чтоб вернуться к Пилату.Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.Короткую жизнь — Семь кругов беспокойного лада —Поэты идут. И уходят от нас на восьмой.

V

Егоркина былина

Как горят костры у Шексны-рекиКак стоят шатры бойкой ярмарки

Дуга цыганскаяничего не жальотдаю свою расписную шальа цены ей нет — четвертной билетжалко четвертак — ну давай пятакпожалел пятак — забирай за такрасписную шаль

Все, как есть, на ней гладко вышитогладко вышито мелким крестикомкак сидит Егор в светлом теремев светлом тереме с занавескамис яркой люстрою электрическойна скамеечке, крытой серебром шитой войлокомрядом с печкою белой, каменнойважно жмуритсяловит жар рукой.

На печи его рвань-фуфаечкаприспособиласьда приладилась дрань-ушаночкада пристроились вонь-портяночкив светлом теремес занавесками да с достоинствомждет гостей Егор.

А гостей к нему — ровным счетом двор.Ровным счетом — двор да три улицы.— С превеликим Вас Вашим праздничкоми желаем Вам самочувствия,дорогой Егор Ермолаевич.

Гладко вышитый мелким крестикомулыбается государственновыпивает он да закусываета с одной руки ест соленый гриба с другой руки — маринованныйа вишневый крем только слизываеттолько слизывает сажу горькуюсажу липкую мажет калачи биты кирпичи…

Прозвенит стекло на сквозном ветруда прокиснет звон в вязкой копотида подернется молодым ледком.

Проплывет луна в черном маслицев зимних сумеркахв волчьих праздникахтемной гибелью сгинет всякоедело Божие

там, где без суда все наказанытам, где все одним жиром мазанытам, где все одним миром травленыда какой там мир — сплошь окраинагде густую грязь запасают впрок набивают в ротгде дымится вязь беспокойных строк, как святой пометгде японский бог с нашей матерьюповенчалися общей папертью

Образа кнутом перекрещены

— Эх, Егорка ты, сын затрещины!Эх, Егор, дитя подзатыльника,вошь из-под ногтя — в собутыльники.

В кройке кумача с паутиноюдогорай, свеча!Догорай, свеча — х… с полтиною!

Обколотится сыпь-испарина,и опять Егор чистым бариномв светлом тереме, шитый крестиком,все беседует с космонавтами,а целуется — с Терешковою,с популярными да с актрисамивсе с амбарными злыми крысами.

— То не просто рвань, не фуфаечка,то душа моя несуразнаяпонапрасну вся прокопченнаянараспашку вся заключенная…— То не просто дрань, не ушаночка,то судьба моя лопоухаявон, дырявая, болью трачена,по чужим горбам разбатрачена…— То не просто вонь — вонь кромешная то грехи мои, драки-пьяночки…

Говорил Егор, брал портяночки.Тут и вышел хор да с цыганкою,знаменитый хор Дома Радио иЦентрального Телевиденияпод гуманным встал управлением.

— Вы сыграйте мне песню звонкую!Разверните марш минометчиков!Погадай ты мне, тварь певучая,очи черные, очи жгучие,погадай ты мне по пустой руке,по пустой руке да по ссадинам,по мозолям да по живым рубцам…

— Дорогой Егор Ермолаевич,Зимогор ты наш Охламонович,износил ты душудо полных дыр,

так возьмешь за то дорогой мундиргенеральский чин, ватой стеганый,с честной звездочкой да с медалями…

Изодрал судьбу, сгрыз завязочки,так возьмешь за то дорогой картузс модным козырем лакированным,с мехом нутрянымда с кокардою…

А за то, что грех стер портяночки,завернешь свои пятки босыев расписную шаль с моего плечавсю расшитую мелким крестиком…

Поглядел Егор на свое рваньеи надел обмундирование…Заплясали вдруг тени легкие,заскрипели вдруг петли ржавые,отворив замки Громом-посохом,в белом саванеСнежна Бабушка…

— Ты, Егорушка, дурень ласковый,собери-ка ты мне ледяным ковшомда с сырой стеныда с сырой спиныкапли звонкие да холодные…

— Ты подуй, Егор, в печку темную,пусть летит зола,пепел кружится,в ледяном ковше, в сладкой лужицезамешай живой рукой кашицуда накорми меня — Снежну Бабушку…

Оборвал Егор каплю-ягоду,через силу дул в печь угарную.Дунул в первый раз — и исчез мундир,генеральский чин, ватой стеганый.И летит зола серой мошкоюда на пол-топтунда на стол-шатунна горячий лоб да на сосновый гроб.Дунул во второй — и исчез картузс модным козырем лакированным…Эх, Егор, Егор! Не велик ты грош,не впервой ломать.Что ж, в чем родила мать,в том и помирать?Дунул в третий раз — как умел, как мог,и воскрес один яркий уголек,и прожег насквозь расписную шаль,всю расшитую мелким крестиком.И пропало все. Не горят костры,не стоят шатры у Шексны-реки,нету ярмарки.

Только черный дым тлеет ватою.Только мы сидим виноватые.И Егорка здесь — он как раз в тот мигпапиросочку и прикуривал,опалил всю бровь спичкой серною.Он, собака, пьет год без месяца,утром мается, к ночи бесится,

да не впервой ему — оклемается,перемается, перебесится,перебесится и повесится…

Распустила ночь черны волосы.Голосит беда бабьим голосом.Голосит беда бестолковая.В небесах — звезда участковая.

Мы сидим, не спим.Пьем шампанское.Пьем мы за любовьза гражданскую.

Перекур