Лия Лозинская - Фридрих Шиллер Страница 15

Властолюбец, преступный брат и сын, Франц оказывается и преступным помещиком, правителем-тираном; такова, с точки зрения юного Шиллера, неизбежная логика характеров и событий.

Моральные качества человека и его политические воззрения неотделимы друг от друга: через всю раннюю драматургию проходит эта мысль, вскормленная наблюдениями питомца Карловой школы над нравами вюртембергского двора.

Можно упрекнуть юного автора в том, что он прямолинеен: злодеи у него нарисованы только черной краской, зато те, кому отданы его симпатии, его положительные герои, не имеют ни единой теневой черты. С годами Шиллер овладеет мастерством более сложной психологической характеристики. Он увидит, что жизнь не сводится к противопоставлению добра и зла. Он будет искать истину в столкновении различных точек зрения. Он станет объективней. Но как ни великолепны по пластике образов поздние шиллеровские драмы, они во многом проигрывают по сравнению с «Разбойниками», где ключом бьет ничем не сдерживаемое страстное негодование автора против феодальных порядков.

В те годы, когда Шиллер пишет «Разбойников», даже Шекспир представляется ему холодным, слишком объективным художником.

Вслед за писателями «бури и натиска» Шиллер видит в литературе средство для того, чтобы выразить свои взгляды, свое отношение к жизни. Реален ли образ злодея Франца Моора, урода по внешности, отцеубийцы, насильника, тирана — что за дело до этого автору! Франц выражает его, Шиллера, представление о феодально-абсолютистском, преступном строе, а тут не может быть черной краски, которая показалась бы ему чересчур густой. Он ничем не будет разбавлять свою ненависть!

А вот и тот, кому Шиллер доверил выразить все свои свободолюбивые помыслы и чувства: старший брат — Карл Моор. Он появляется перед зрителями с томиком Плутарха в руках, теми самыми «Жизнеописаниями великих людей древности», которые так увлекали Шиллера и его друзей. Сравнивая подвиги героев античности с жалкой современностью, Карл полон негодования. Он не хочет подчиняться законам того общества, где «подхалимничают перед последним лакеем, чтобы тот замолвил за них словечко его светлости, и травят бедняка, потому что он им не страшен…».

Он не хочет подчиняться порядкам, при которых процветают ростовщики и лицемеры.

«Это мне-то сдавить свое тело шнуровкой, а волю зашнуровать законами? Закон заставляет ползти улиткой и того, кто мог бы взлететь орлом! Закон не создал ни одного великого человека, лишь свобода порождает гигантов и высокие порывы».

Свобода, о которой мечтает Карл Моор, — свобода не для него одного.

В отличие от большинства героев литературы «бури и натиска» у шиллеровского мятежного свободолюбца Карла Моора есть общественный, политический идеал: он хотел бы, чтобы Германия стала республикой, «республикой, рядом с которой и Рим и Спарта покажутся женскими монастырями».

Но каковы пути общественного переустройства? Карл Моор их не знает.

Судьба толкает его на путь мятежа. Получив написанное Францем письмо с мнимыми проклятиями отца, Карл становится атаманом разбойничьей шайки.

В то время когда Шиллер писал свою драму, в Вюртемберге живы были воспоминания о разбойниках, орудовавших в герцогских лесах в середине XVIII века. В народном представлении некоторые из прославленных разбойничьих атаманов были окружены романтическим ореолом мстителей за унижения и бесправие простых людей. И действительно, разбойничество в Германии того времени — своеобразная форма социального протеста.

Судьей одного из атаманов-разбойников, некоего Иоганна Фридриха Шванна, известного под именем «Хозяин Солнца» (через несколько лет Шиллер посвятит его судьбе небольшую новеллу), был отец профессора Абеля. От Абеля Шиллер мог слышать историю Шванна. Да и другие рассказы — полулегенды о разбойниках — народных мстителях, бытовавшие в народе, проникали в академию; питомцы герцогской школы с жадностью ловили все слухи о протесте против «законности» Карла Евгения и ему подобных, доходившие с воли.

Именно таким благородным разбойником становится шиллеровский Карл Моор.

Он убивает не для грабежа. Свою долю добычи он раздает сиротам или жертвует на учение талантливым, бедным юношам. «Но если представляется случай пустить кровь помещику, дерущему шкуру со своих крестьян, или проучить бездельника в золотых галунах, который криво толкует законы и серебром отводит глаза правосудию, или другого какого господинчика того же разбора, тут… он в своей стихии…»

Однако мучительные сомнения не покидают Карла. Ведь вместе с виновными часто погибают и безвинные; члены его шайки не раздумывают о том, кто прав, кто виноват, как делает это он сам. Они не щадят ни женщин, ни детей.

Можно ли быть мстителем за справедливость, если при этом совершаются преступления — новая страшная несправедливость?

Карл готов отречься от «дерзостных притязаний» править «мстительным мечом верховного судии». Но встреча в лесу с богемским юношей Косинским, которого обесчестил всесильный князь, украв у него невесту, заставляет Моора принять неожиданное решение: под чужим именем хочет он проникнуть в родные места, в отчий дом, где, как и невеста Косинского, его любимая Амалия, может быть, «в когтях тигра гаснет, стеня и рыдая».

Неисчислимые бедствия обрушиваются на Карла Моора под родной кровлей: он становится свидетелем смерти отца, замурованного Францем в подземелье замка, самоубийства своего преступного брата, не выдержавшего мук совести; он сам, своей рукой убивает по требованию шайки Амалию.

Теперь, пожертвовав самым дорогим, что было у него на свете, Карл считает себя свободным от обязательств по отношению к разбойникам. Он решает отдать себя в руки правосудия.

Но даже в эти трагические минуты, когда Карл Моор приходит к мысли, что избранный им путь был неправилен и нельзя «блюсти законы беззаконием», он остается верен самому себе. Последнее, что он хочет сделать, — помочь бедняку. По дороге на родину он разговорился с бедным поденщиком, который кормит одиннадцать ртов; пусть этот бедняк получит награду, обещанную за голову знаменитого разбойника…

Шиллер читал сперва робко, затем, все более воодушевляясь, почувствовал, что не может удержаться от пафосной декламации. Не только слушателей, восторженными криками выражавших свое одобрение, — его самого захватила необузданная энергия, с которой, как лава, исторгается в драме ненависть к деспотизму.

Исчезла, перестала существовать герцогская школа-казарма. Шиллер — сам Карл Моор, мститель за справедливость, бесстрашный атаман разбойников в Богемских лесах!..