Алекс Гольдфарб - Саша, Володя, Борис... История убийства Страница 15

Реформа подрубила целые отрасли: встали предприятия военно-промышленного комплекса, а также производства потребительских товаров, которые не выдерживали конкуренции с западным ширпотребом, наводнившим страну. Миллионы россиян оказались за чертой бедности. Государственные служащие — учителя, врачи, чиновники, милиционеры — месяцами не получали зарплаты. Налоговых поступлений не было, так как налоговая служба лишь начинала формироваться. Интеллигенция в ВУЗах и научных институтах потеряла веру в демократию. Росла преступность. Армия роптала. Все больше и больше россиян стали с ностальгией вспоминать советские времена.

Спор Сороса и Чубайса вылился в публичную полемику в январе 1995 года на Всемирном экономическом форуме в Давосе, швейцарском горнолыжном курорте, где Чубайс громко заявил, что приватизация в России создала новый класс собственников — людей, которые заложат фундамент новой, свободной России.

Чубайс приехал в Давос вместо Ельцина, которому пришлось остаться в Москве из-за того, что началась война в Чечне. Дело было вскоре после неудачного новогоднего штурма Грозного; когда Чубайс произносил свою речь в Давосе, в Чечне шли жестокие бои.

Тем не менее Чубайс держался триумфатором. Он только что завершил первую стадию приватизации, в ходе которой каждый российский гражданин получил “ваучер” — купон, который можно было обменять на акции государственных предприятий. Конечно, значительную часть ваучеров скупили спекулянты и “красные директора” — бывшие советские руководители предприятий, но, несмотря на это, несколько миллионов россиян все же стали акционерами.

Большинство наблюдателей предсказывали России гиперинфляцию и хаос, однако пессимисты были посрамлены, и у Чубайса были все основания собой гордиться: инфляцию удалось удержать в допустимых рамках, статистика приватизации говорила сама за себя, а Ельцин оставался у власти вопреки проискам коммунистов.

— Российская реформа необратима! — провозгласил Чубайс с давосской трибуны.

В ответ на это Сорос, пользующийся в Давосе репутацией всезнающего гуру, назвал новых русских капиталистов “баронами-разбойниками”, позаимствовав термин из истории американского капитализма.

— Я надеялся на плавный переход к открытому обществу, к рыночной демократической системе, основанной на нормах права, — разочарованно вещал Сорос. — Увы, этого не произошло. Вместо этого у вас зародилась иная система: грабительский капитализм… Он груб и жесток, но живуч, ибо это самоорганизующаяся система. Она имеет шансы на успех, потому что возникли экономические силы, которые могут за себя постоять.

Проблема в том, предупреждал Сорос, что “эта система отвергает ценности цивилизованного общества и порождает огромное чувство социальной несправедливости, чувство разочарования и дезориентации, которые могут привести к негативным политическим реакциям, ксенофобии и националистическим настроениям”.

Сорос и Чубайс вели этот диалог несколько лет, в основном во время визитов Сороса в Москву по делам его благотворительного фонда. Но это был диалог слепого с глухим. Чубайс, боготворивший свободный рынок, полагал, что частная собственность в конце концов разрешит все политические и социальные проблемы; что свобода, общественная мораль и либеральная система так же неизбежно возникнут из рыночного капитализма, как эффективные цены устанавливаются мановением “невидимой руки” Адама Смита.

Сорос же, будучи скрытым социалистом и последователем экономической теории Кейнса, верил в то, что в кризисные моменты нельзя обойтись без вмешательства государства. Он советовал Чубайсу вновь ввести таможенные барьеры для импортных товаров, чтобы защитить наиболее уязвимые секторы российской экономики.

Со своей стороны, он хотел получить поддержку Чубайса для своего собственного проекта, который усиленно проталкивал в Вашингтоне: создать в России на американские деньги систему социальной защиты — этакий валютный собес, “социальный план Маршалла”, который бы стимулировал массовый спрос путем вливания долларов в наиболее уязвимые слои населения. Чубайс хотел, чтобы Сорос сам вкладывал капитал в Россию, но тот был увлечен своими благотворительными программами и не хотел смешивать бизнес и филантропию. Кроме того, из-за набиравших силу коммунистов он считал российскую ситуацию слишком рискованной для инвестиций.

И ВОТ ТЕПЕРЬ, за чайным столом на бывшей партдаче, Березовский пытался с моей помощью вовлечь Сороса в деловое партнерство. Борис твердо верил, что рано или поздно 200-миллионная аудитория ОРТ превратится в гигантский рынок рекламы, и капиталовложения в телеканал окупятся сторицей. Однако сейчас ему предстояло покрыть дефицит в 170 миллионов долларов, и у него не было таких денег. Он объяснил, что хочет попросить у Сороса ссуду в 100 миллионов или около того, под гарантии акций ОРТ. Более того, поддержав новое прогрессивное телевидение, Сорос смог бы оказать реальную помощь российской демократии. Ведь пожертвовал же он 100 миллионов долларов на гранты российским ученым, никак не рассчитывая получить что-либо взамен.

— А кстати, он действительно называет нас разбойниками? Он что, думает, что мы здесь все гангстеры, как Аль Капоне? — поинтересовался Борис.

— Не совсем так, грабительский капитализм — это исторический термин.

И я поведал ему вкратце историю американских “баронов-разбойников” — промышленников и финансистов “Позолоченного века”, как называют в Америке период бурного экономического роста во второй половине 19-го столетия. Я рассказал ему об особняках легендарных магнатов тех времен в Ньюпорте, куда теперь возят на экскурсии детишек, так же как нас, советских школьников, когда-то водили в музей Ленина.

— В американской истории “баронов-разбойников” чтят не из-за того, как они сделали свои деньги — разумеется, они были далеко не ангелы, а потому, что они создали американскую промышленность и покровительствовали образованию и культуре. Благодаря им появились Карнеги-холл, Фонд Рокфеллера, Библиотека Моргана и Университет Вандербильда. Поэтому-то Сорос и дал деньги на российских ученых, распределением которых я, собственно, и занимаюсь. Он хочет, чтобы его запомнили не как человека, “разорившего Банк Англии”, а как спасителя интеллигенции в бывшем СССР.

На мгновение Борис задумался. Но, как всегда, быстро вернулся к действительности.

— Как интересно! Ну, мы ведь тоже занимаемся благотворительностью по мере возможностей. Ты слышал о моем фонде “Триумф”? Он выдает премии за достижения в культуре и искусстве. Если мы решим дать денег, миллиона полтора, вашему Научному фонду, как ты думаешь, согласится ли Сорос их принять?