Валерий Панюшкин - Ройзман. Уральский Робин Гуд Страница 16

А Таня, едва расставшись с Ройзманом, идет в Чкаловский районный отдел милиции и пишет заявление, что ее, дескать, в реабилитационном центре насильно удерживали. Тот самый Чкаловский райотдел, в котором работает следователь Салимов, главный по тем временам враг Фонда, обвиняемый Фондом в наркоторговле. Милиционеры приезжают на Шарташ, женский центр обыскивают, находят наручники, заводят дела. Это в мае.

А в августе никакой предательницы вроде Тани не отыскивается, но милиционеры приезжают все равно. На этот раз поводом является анонимный звонок в милицию. (Кто поверит, что это они не сами себе из кабинета в кабинет звонили?) Аноним сообщает, что в женском реабилитационном центре фонда «Город без наркотиков» на Шарташе – склад оружия. По такому опасному поводу приезжают уже не оперативники из Чкаловского райотдела, а СОБР – специальный отряд быстрого реагирования – элитное подразделение Министерства внутренних дел, парни с автоматами, в броне и в масках.

Только вот вместо того, чтобы искать оружие, они ищут Элю Штроб, красавицу-блондинку, которая вскоре на суде должна свидетельствовать против следователя Салимова, рассказывать, что Салимов – наркоторговец, что была Эля у Салимова информаторшей за наркотики и что видела, как Салимов подбросил наркотики некоему Нежданову, которого обвиняет теперь в том, что тот торговал наркотиками, будучи сотрудником фонда «Город без наркотиков».

И опять гонка. Опять Ройзман за рулем. Гонит что есть духу на Шарташ в женский реабилитационный центр. Правой рукой рулит, а в левой держит телефон. Звонит окружному прокурору. Объясняет, что и оружия-то никакого в женском реабилитационном центре нет, и Нежданов в Фонде никогда не работал, и что ищут собровцы не оружие, а Элю. И обыск останавливать не надо, черт с ним, с обыском, разберемся. Но приезжайте, спасите девчонку! Ее же на иглу опять посадят! У вас же свидетеля не будет на суде.

Окружной прокурор выезжает, и у него есть некоторый запас времени, потому что сотрудники СОБРа как выглядит Эля Штроб – не знают. А сама Эля не сознается в том, что она Эля, и девчонки ее не выдают. Вот если бы следователь Салимов тут был, операция закончилась бы за минуту. Но нельзя следователю Салимову, возглавляющему отдел по борьбе с наркотиками, участвовать в операции, которая проводится СОБРом и цель которой – искать оружие. На этот раз Элю Штроб спасает милицейская бюрократия.

Оружие, разумеется, не найдено. Но найдены сорок женщин, реабилитантки центра, которых СОБР классифицирует как незаконно удерживаемых, грузит в автобус и собирается везти в город, чтобы допросить и отпустить.

– Куда их отпустить! – взвивается Дюша, он уже приехал на Шарташ, и Ройзман приехал. – Они же колоться станут сегодня уже к вечеру!

– Колоться или не колоться, – отвечает один из парней в масках, – это личное дело каждого.

После этих слов с Дюшей случается что-то вроде истерики. Он орет. С голыми руками, даже отводя руки за спину, чтобы нельзя было инкриминировать нападение на милиционера при исполнении, набрасывается на вооруженных парней. Выкрикивает номера статей уголовного кодекса, которые СОБР, по Дюшиному мнению, нарушает. Кричит про то, что девчонки к вечеру все будут на героине. Кричит про то, что использовать девок в мужских разборках – это западло. А когда бойцы СОБР угрожают ему оружием, кричит: «Стреляй! Давай! Девок погрузил, теперь давай, стреляй!»

Какой-то из Дюшиных криков кажется особенно оскорбительным. Несколько бойцов СОБРа валят Дюшу на землю, заламывают руки за спину, надевают наручники. А Дюша горлопанит: «Давай! Крепи Дюшу! Россия за вами!»

Ройзман пытается вступиться за друга, но тоже без рук, держа руки вверх, чтобы никак не похоже было на сопротивление сотрудникам правоохранительных органов. Оно и не похоже, но Ройзмана валят на землю, просаживают коленом по печени, чтобы не дергался, и надевают наручники.

В этот момент примерно приезжает окружной прокурор, чтобы забрать Элю Штроб. Прокурор увозит ее, важную свидетельницу, и прячет.

А Ройзмана и Кабанова везут в камеру предварительного заключения. Офицер конвоя говорит им, что если они будут осуждены на любой срок, даже и на пятнадцать суток, если попадут в тюрьму, то не доживут до освобождения. В наших тюрьмах умеют инсценировать самоубийство в камере. Офицер конвоя им сочувствует, но никак не может помочь.

Он говорит:

– Что хотите делайте, только не попадайте в тюрьму.

Они лежат в камере предварительного заключения на полу, ждут суда. И Дюша говорит:

– Жека, тебе надо идти в депутаты! Иначе нам хана. Жека, если судья тебя отпустит, иди в депутаты. Тебя, может быть, отпустит.

– А ты как?

– А я на суд не пойду. Я в больничку пойду.

После этих слов Дюша зовет конвоиров и принимается виртуозно симулировать инсульт и инфаркт одновременно. Ройзман стучит в дверь, кричит: «Ему плохо! Человеку плохо!» И еще через час Дюшу увозят по скорой. Перед судом по обвинению в сопротивлении сотрудникам полиции Ройзман предстает один.

И судья – оправдывает. С этого момента начинается предвыборная кампания. Сторонники и союзники в зале аплодируют и кричат «ура!». А офицер конвоя говорит:

– Вы далеко не уйдете. Вас схватят или убьют. Давайте я вас выведу черным ходом.

Поверить или не поверить? Вдруг этому офицеру-то и поручено схватить, убить? Или честный офицер? Сочувствующий? Ройзман смотрит конвоиру в глаза, решает довериться, и через полчаса – выведен черным ходом, свободен, невредим и в безопасности. Может баллотироваться в депутаты Государственной думы.

В те времена депутатами Государственной думы становились у нас не только по партийным спискам, но и по одномандатным округам. Это Ройзману было на руку: к партии он не принадлежал ни к какой, но человеком в городе был известным, что кандидату-одномандатнику и требуется. К тому же по 165-му Орджоникидзевскому одномандатному округу принято было избирать своего – уральского человека, екатеринбургского, а лучше прямо уж уралмашевского. Наибольшее число голосов по 165-му округу набирали именно такие кандидаты – Брусницын, Карелова и «против всех» – вот уж не придумаешь ничего более уральского. Так было все 90-е. А в начале 2000-х депутатом от Уралмаша был Николай Овчинников – свой, конечно, но мент, начальник городской милиции. Четыре года побыв депутатом, Овчинников совсем уж переехал в Москву и свой мандат уралмашевского представителя в федеральном парламенте намеревался передать другому высокопоставленному милиционеру – Василию Руденко.

А тут Ройзман! Его выдвижение путало Овчинникову все карты, разрушало «лествицу», по которой за годы службы милиционеру можно было выбиться в городские милицейские начальники, потом в депутаты, а там уж – Москва.

Предвыборная кампания Ройзмана на том и строилась, что вот менты у власти, а защищать себя приходится нам самим. И тут всякое лыко было в строку – и заранее спланированные события, и случайные.

Ройзман придумал лозунг «Сила в правде». Слова эти были цитатой из популярных тогда фильмов «Брат» и «Брат-2» – историй про одинокого героя, который восстанавливает справедливость криминальными методами.

Как и во всяком начинании Ройзмана, в предвыборной его кампании важную роль играли машины. Это уральская любовь к танкам, запомним ее. Но танков не было, и для начала избирательной кампании Ройзман придумал устроить на главной площади парад джипов. Ехали клином, стройными рядами, медленно. Мимо памятника Ленину, мимо здания городской администрации. Седьмое ноября было. Люди привыкли к тому, что в этот день – парад. И это был парад. И тем легче было парад устроить, что в тот же день неподалеку от Екатеринбурга на военном полигоне Ройзман (или друзья Ройзмана, как официально заявлялось) организовали закрытие трофи-сезона, последние до снега автогонки по бездорожью. Вот все участники трофи и проследовали по главной площади железной колонной. (Кстати, Ройзман соревнования проиграет по вине лопнувшего колеса, но все же дойдет до финиша на помятом ободе, что, может быть, даже эффектнее, чем выиграть.)

А кроме парада внедорожников на площади будет еще и демонстрация, организованная в поддержку Ройзмана обществом трезвенников. В памяти участников демонстрация эта путается с другой, спонтанной, антитаджикской и антимилицейской. Никто толком теперь не может вспомнить, была ли это одна демонстрация или две разных. Вот жена ройзмановского приятеля, молодая и красивая женщина, идет то ли в магазин, то ли по другим каким делам, как вдруг на нее нападают несколько таджиков-гастарбайтеров, тащат за гаражи, пытаются изнасиловать. Женщина кое-как отбивается, прибегает домой в разорванной одежде, плачет, жалуется мужу. И тут уж – охота. Муж звонит друзьям, парни съезжаются на джипах большой ватагой, прочесывают весь район, насильников ловят (а заодно и всех, кто подходит под описание, – таджиков) и сдают в милицию. Но спустя пару часов из милиции таджиков отпускают. И тут уж – бунт.