Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера Страница 16

– Ах! – сказал он, – у вас птички в клетке, а вы держите их только для себя. Зачем они вам и где вы их взяли, черт возьми?

Тогда я рассказал, как и где я их нашёл, и о том, что они стирают нашу одежду.

– В таком случае, – обратился он к сержанту – майору и ко мне, – не будете ли вы так любезны, одолжить их мне на несколько дней, чтобы выстирать мои грязные рубашки. Надеюсь, что вы, как добрые товарищи, не откажете мне.

В тот же вечер он увёл их. Несомненно, они перестирали всё офицерское белье, потому что вернулись только через неделю.

1-го октября хорошо вооружённый отряд нашего полка был отправлен грабить большую загородную усадьбу в нескольких лье от Москвы. Мы нашли очень мало – только воз сена. На обратном пути мы встретили отряд русской кавалерии, который начал кружить вокруг нас, не осмеливаясь, однако, атаковать. Мы продолжали идти, демонстрируя, что мы тоже не лыком шиты, – хотя нас и гораздо меньше но, все же, выбили из строя нескольких из них. Они отстали от нас только в четверти лье от Москвы.

2-го октября мы узнали, что Император отдал приказ вооружить Кремль. Тридцать пушек и гаубиц различного калибра необходимо было разместить на всех башнях внешней стены. 3-го октября в каждом полку Гвардии сформировали рабочие команды. Их задача – копать землю и уносить остатки от старых стен и фундаментов Кремля, которые сапёры взрывали с помощью пороховых зарядов.

4-го октября была моя очередь сопровождать рабочую команду нашей роты. На следующий день рядом со мной погиб инженер-полковник. На его голову при взрыве упал кирпич. В тот же день я видел около одной церкви несколько трупов с руками и ногами, объеденными, вероятно, волками и бездомными собаками.

Остальное время нашего пребывания в городе прошло в смотрах и парадах, до тех пор, пока гонец не доложил Императору (как раз во время одного из таких смотров), что русские нарушили перемирие и внезапно атаковали кавалерию Мюрата. По окончании смотра был отдан приказ к выступлению; в одну минуту вся армия зашевелилась, но наш полк получил приказ выступать на следующий день только поздно вечером. Мы отдали московским женщинам и портным ту часть общей добычи, которую не могли унести. Они раз двадцать падали на землю, чтобы поцеловать наши ноги – они никогда в руках не держали такого богатства.

ГЛАВА III

Вечером 18-го октября мы, несколько унтер-офицеров, по обыкновению собрались вместе и лежали, растянувшись, как паши, на мехах горностая, соболей, львов и медведей, покуривая из роскошных трубок душистый табак. И в то же самое время великолепный пунш на ямайском роме пылал перед нами в большой серебряной миске русского боярина. Пламя растапливало целую сахарную голову, поддерживаемую над миской двумя русскими штыками. И вот тогда, когда мы вспоминали Францию, говорили про то, как приятно будет вернуться на родину победителями после многолетнего отсутствия, в ту минуту, как мы мысленно прощались и клялись в верности нашим монголкам, китаянкам и индианкам, мы вдруг услыхали шум из большого зала, где спали солдаты нашей роты. Затем к нам вошёл квартирмейстер и сообщил, что получен приказ готовиться к завтрашнему выступлению. 19-го октября город с раннего утра кишмя кишел евреями и русскими крестьянами: первые пришли покупать у солдат всё, что они не могли унести с собой, а вторые – чтобы поживиться тем, что мы выбрасывали на улицу. Мы узнали, что маршал Мортье остаётся в Кремле с 10 000 войска и в случае необходимости ему приказано обороняться.

Мы вышли во второй половине дня, уложив запасы напитков на тележку Матушки Дюбуа, а также нашу большую серебряную чашу; уже смеркалось, когда мы вышли из города. Мы оказались среди большого числа телег и повозок, управляемыми людьми разных национальностей – они шли по три или четыре в ряд, колонна растянулась почти на лье. Мы слышали вокруг нас французскую, немецкую, испанскую, итальянскую, португальскую речь, и говор на других языках, ибо там были московские крестьяне и множество евреев. Эта толпа людей, со своими разнообразными одеждами и наречиями, маркитанты с жёнами и плачущими детьми, спешила вперёд с неслыханным шумом, суматохой и беспорядком. Те, чьи повозки были уже разбиты, кричали и ругались так, что с ума можно было сойти. Это был обоз всей армии, и нам не без труда удалось обойти его. Мы шли по Калужской дороге (это была уже Азия). Вскоре мы расположились бивуаком в лесу, а так как стояла уже глубокая ночь, для отдыха времени оставалось немного.

Мы возобновили наш марш на рассвете, но пройдя меньше лье, мы снова встретили часть рокового обоза, обогнавшего нас в течение того времени, пока мы спали. Одни повозки сломались, другие не могли двигаться – их колеса увязли в песчаном грунте. Отовсюду слышались крики на французском, ругань на немецком, воззвания к Всевышнему на итальянском и к Пресвятой Богородице на испанском и португальском языках.

Миновав все это вавилонское столпотворение, мы остановились, чтобы дождаться отставшей части нашей колонны. Я воспользовался этим, чтобы осмотреть свой ранец, показавшийся мне слишком тяжёлым. В нем лежали: несколько фунтов сахара, немного риса, печенье, полбутылки ликёра, женское платье из китайского шелка, расшитое золотом и серебром, несколько золотых и серебряных украшений, среди них часть креста Ивана Великого[31] – кусочек серебряной позолоченной обшивки. Его дал мне солдат из команды, отряжённой для снятия креста с колокольни. Кроме того: мой парадный мундир и длинная женская амазонка для верховой езды (орехового цвета и подбитая зелёным бархатом). Не зная, для чего она нужна, я воображал, что её носила женщина ростом более шести пье. Далее, две серебряные картины, каждая длиной в 1 пье и 8 пусов[32] ширины, с выпуклыми фигурами: одна картина изображала суд Париса на горе Ида, на другой был представлен Нептун на колеснице в виде раковины, запряжённой морскими конями, очень тонкой работы. Несколько медальонов и плевательный набор какого-то русского князя, украшенный бриллиантами. Эти вещи предназначались для подарков и были найдены в подвалах сожжённых домов.

Не удивительно, что ранец показался таким тяжёлым! Чтобы облегчить его, я выкинул из него свои белые лосины, предвидя, что они нескоро мне понадобятся. На мне же был надет сверх рубашки, жилет из стёганого на вате жёлтого шелка, который я сам сшил из женской юбки, а поверх всего большой воротник, подбитый горностаем, через плечо у меня висела сумка на широком серебряном галуне. В сумке было полно различных вещей – среди них распятие в золоте и серебре, и небольшая китайская фарфоровая ваза. Эти вещицы чудом уцелели, я по-прежнему храню их. Затем моя патронная сумка, ружье и 16 патронов. Добавьте к этому изрядное количество здоровья, хорошего настроения и надежду засвидетельствовать своё почтение монгольским, китайским и индийским дамам – и вы получите ясное представление о сержанте-велите Императорской Гвардии.