Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера Страница 17

Едва я закончил осмотр своих сокровищ,[33] как впереди нас раздались выстрелы: нам приказали ускорить шаг. Мы прибыли через полчаса после того, как на часть обоза, охраняемого отрядом красных улан Гвардии, напали партизаны. Погибли несколько улан, русских, и много лошадей. Возле одного экипажа лежала на спине какая-то миловидная молодая женщина, умершая от испуга. Мы продолжали путь по довольно хорошей дороге. Вечером сделали привал и расположились ночевать в лесу.

Рано утром 21-го октября мы продолжали идти и в полдень столкнулись с отрядом казаков русской регулярной армии. Артиллерия уничтожила их. Большую часть дня мы шли по полям, а на ночь расположились недалеко от ручья.

22-го октября пошёл дождь. Весь день мы продвигались медленно и с трудом, а вечером сделали привал на опушке леса. Ночью мы услышали громкий взрыв. Впоследствии, стало известно, что маршал Мортье взорвал Кремль, заложив большое количество пороха в его подвалах. Он покинул Москву через три дня после нас с 10 000 войска. Среди них было два полка Молодой Гвардии, с которыми мы соединились на Можайской дороге через несколько дней. Оставшуюся часть дня мы прошли очень немного, хотя шли не останавливаясь.

24-го октября мы подошли к Калуге. В тот день итальянская армия, под командованием принца Евгения, а также корпус под командованием генерала Корбино, сражались при Малоярославце против преградившей им путь русской армии. В этой кровопролитной битве 16 000 наших сражались против 70 000 русских. Русские потеряли 8 000 человек, мы 3 000. Многие из наших старших офицеров были убиты и ранены – среди них генерал Дельзон, сражённый пулей в голову. Его брат, полковник, пытаясь спасти его, сам был застрелен, и оба погибли на одном и том же месте.

25-го октября я был назначен в караул у маленького домика, где поселился Император, и где он провёл ночь. Стоял густой туман, как это часто бывает в октябре. Вдруг, Император, никого не предупредив, сел на коня и ускакал в сопровождении лишь нескольких ординарцев. Едва он отъехал, как мы услыхали какой-то шум. Сначала нам показалось, что это приветственные крики: «Да здравствует Император!», но вскоре поняли, что это команда: «К оружию!» Более 6 000 казаков Платова, воспользовавшись туманом, внезапно напали на нас. Тотчас же эскадроны Гвардии пустились на равнину, мы последовали за ними, а чтобы сократить путь, перескочили через овраг. В одну минуту мы очутились перед стаей дикарей – они выли, как волки, но вскоре были вынуждены отступить. Наши эскадроны догнали их и отняли всё, что они захватили – багаж, повозки и т. п., нанеся им большой урон.

Добравшись до равнины, мы увидели Императора в самой гуще казаков, окружённого своими генералами и ординарцами, одного из них тяжело ранило. В ту минуту, когда эскадроны вступили на равнину, многие из офицеров, для собственной защиты и защиты Императора, которого едва не взяли в плен, вступили в сабельный бой с казаками. Один из ординарцев, убив одного казака и ранив нескольких, потерял в схватке свою шапку и уронил саблю. Оставшись без оружия, он бросился на одного казака и вырвал у него пику. Как раз в тот момент его увидел один из гренадеров Гвардии и, приняв за казака по зелёному плащу и пике, напал на него и ранил.[34]

Несчастный гренадер, увидев свою ошибку, искал смерти. Он бросился в гущу врагов, нанося удары направо и налево, но все уклонялись от него. Убив нескольких человек, он вернулся, весь забрызганный кровью, узнать об офицере, которого ранил по ошибке. К счастью, тот выздоровел, и вернулся во Францию в санях.

Помню, что, несколько минут спустя после этой стычки, Император со смехом рассказывал королю Мюрату о том, как он едва не попал в плен. Гренадер-велит Монфор из Валансьена снова отличился, убив и ранив нескольких казаков.

Мы простояли ещё некоторое время на этой позиции, затем выступили в путь, оставив Калугу по левую руку. По плохому мосту мы переправились через грязную реку и двинулись на Можайск. По ночам начало подмораживать.

28-го октября мы выступили рано и, уже днём, переправившись через какую-то речку, пришли на знаменитое поле сражения, всё ещё покрытое мёртвыми телами и обломками. Кое-где из земли торчали руки, ноги, головы. Большинство тел принадлежало русским – наших, по мере возможности, мы предали земле. Но так как похоронные работы велись в большой спешке, наступившие вслед затем дожди размыли часть могил. Нельзя себе представить ничего ужаснее, чем вид этих покойников, уже почти утративших человеческий облик. Ведь после битвы прошло пятьдесят два дня.

Мы разбили наш бивуак подальше, пройдя мимо большого редута, где был убит и похоронен генерал Коленкур. Мы построили себе максимально удобные убежища и развели костры из обломков оружия, пушечных лафетов и зарядных ящиков. С водой было трудно: небольшая речка, протекавшая возле нашего лагеря, была полна разлагающихся трупов. Пришлось пройти четверть лье вверх по течению, чтобы добыть воды, пригодной для питья. Когда мы окончательно устроились, я отправился с другом[35] осмотреть поле битвы; мы дошли до оврага, того самого места, где на другой день после сражения, Мюрат раскинул свои палатки.

Между тем пронёсся слух, что на поле сражения найден ещё живым один французский гренадер. У него отсутствовали обе ноги – он приютился у тела убитой лошади и всё время питался её мясом, а воду пил из ручья, полного трупами своих товарищей. Я слышал, что его спасли – и, несомненно, это было правдой, – но впоследствии его бросили, как и многих других. Вечером начал чувствоваться голод среди тех полков, у которых закончились запасы. До тех пор всякий раз, когда варили суп, каждый давал свою порцию муки, но когда заметили, что не все участвуют в складчине, многие стали прятать продукты, чтобы съесть их самим. Сообща ели только суп из конины, ставшим обычной едой за последние дни.

На следующий день мы прошли мимо монастыря, служившего госпиталем для наших раненых в великой битве. Многие находились там и сейчас. Император отдал приказ везти раненых на всех повозках и экипажах, включая и его собственный. Но маркитанты, которым поручили заботиться об этих несчастных, оставляли их на дороге под разными предлогами. Они просто стремились сохранить добычу, которую везли из Москвы и которой были нагружены все их повозки.

Ночь мы провели в лесу неподалёку от Гжатска, где ночевал Император. Ночью впервые пошёл снег.

На следующее утро, 30-го октября, дороги уже испортились и многие нагруженные повозки, тащились с трудом. Многие сломались, а с других возницы, опасаясь, чтобы их не постигла та же судьба, спешили сбросить лишний груз. В этот день я был в арьергарде колонны и имел возможность видеть начало страшного беспорядка. Дорога была вся усеяна ценными предметами – картинами, канделябрами и множеством книг. В течение целого часа я подбирал тома, просматривал их, бросал, подымал другие, которые в свою очередь бросал. То были сочинения Вольтера, Жан – Жака Руссо и «Естественная история» Бюффона, переплетённые в красный сафьян и с золотым обрезом.