Эллиот Рузвельт - Его глазами Страница 16

Перед самым отъездом у меня была беседа с отцом — одна из наших обычных бесед между завтраком и началом его рабочего дня; я поделился с ним своим разочарованием по поводу этого якобы «чрезвычайного» задания. Задание было, конечно, сверхсекретным, но я считал возможным, что главнокомандующий уже осведомлен о нем.

Так оно и оказалось, и отец тотчас же стал объяснять мне, почему мое задание в действительности гораздо важнее, чем я предполагал. Как и все его объяснения, оно помогло мне лучше понять проблемы и стратегию войны в масштабе всего земного шара. Начать с того, что отец просиял от удовольствия, когда я рассказал ему о характере своего задания. Пока я выражал недовольство и объяснял, почему я считаю, что не стоило поднимать по этому поводу такой шум, он варил себе кофе (отец всегда сам варил кофе, утверждая, что на кухне не умеют делать это как следует).

Наконец, когда я перестал ныть по поводу маловажности своего назначения, отец сказал:

— Ты неправ. Ты считаешь, что тебя посылают только для того, чтобы фотографировать какие-то пески, и что это бесполезная трата времени и пленки. Но это неверно. Взгляни на дело вот с какой точки зрения: важно ли, чтобы Китай продолжал сражаться?

— Конечно… Думаю, что так.

— Без Китая, если Китай падет, сколько японских дивизий, по-твоему, освободится и для чего? Возьми Австралию, возьми Индию… она уже готова, как спелая слива, к тому, чтобы ее сорвали. Двигайся дальше, прямо на Средний Восток…

— Япония? — спросил я недоверчиво.

— А почему нельзя представить себе, что японцы и немцы предпримут наступление с двух сторон, чтобы создать гигантские клещи, сходящиеся где-то на Ближнем Востоке, и таким образом полностью изолировать Россию, отрезать Египет, перерезать все коммуникационные линии, идущие через Средиземное море?

— Да… но при чем здесь Африка?

— Как мы в данный момент доставляем военные материалы в помощь Китаю?

— По Бирманской дороге.

— А если и она будет захвачена?

— Будем доставлять их по воздуху из Индии.

— Именно. Это единственный быстрый способ. Теперь, как доставлять эти материалы в Индию?

— Понимаю — через Средиземное море.

— Взгляни на дело и с другой точки зрения. Ты знаешь, как трудно обеспечить доставку материалов в Советский Союз. Мурманский маршрут…

— Самоубийство.

— Поэтому мы теперь предполагаем использовать Персидский залив. Неужели нам придется по-прежнему считаться с необходимостью перевозок вокруг южной оконечности Африки? И не забывай, что даже на Мадагаскаре есть люди, которые, не задумываясь, укроют японские или нацистские подводные лодки. Нам нужен путь через Средиземное море. Поэтому…

— Понимаю! Африка. Я не сообразил этого раньше только потому, что мне непонятно, зачем мы тратим время таким образом. Почему бы нам просто не погрузиться на суда и не ударить самим по нацистам — из Англии?

— Разве мы не добиваемся возможности пустить производство полным ходом? — Отец невесело улыбнулся. — Разве мы не хотим множества других вещей? Но мы знаем одно: китайцы убивают японцев, а русские убивают немцев. Мы должны помогать им продолжать свое дело до тех пор, пока наши собственные армии и флоты не будут готовы выступить за помощь. Поэтому мы должны начать посылать им во сто раз, в тысячу раз больше материалов, чем они получают от нас теперь. Африка — наша гарантия того, что они получат эти материалы. Взглянем на Африку еще под одним углом зрения. Нацисты двинулись в Сахару вовсе не для того, чтобы загорать там. Для чего им Египет? Для чего им Центральная Африка? Оттуда недалеко до Бразилии. Пенсильвания-авеню может превратиться в Адольф-Гитлер-штрассе; не воображай, что это невозможно! Так что ты снимай-ка пески получше и не думай, что это бесполезная трата пленки!

Стив Эрли просунул голову в дверь и многозначительно посмотрел на свои часы. Отец засмеялся.

— Две минуты, Стив! — сказал он. Дверь закрылась. У меня, должно быть, был очень расстроенный вид, потому что отец удивленно посмотрел на меня.

— Это такое громадное предприятие, — сказал я, — и мы еще так плохо подготовлены к нему.

— Ты представь себе, что это футбольный матч, — ответил отец. — А мы, скажем, резервные игроки, сидящие на скамье. В данный момент основные игроки — это русские, китайцы и, в меньшей степени, — англичане. Нам предназначена роль… игроков, которые вступят в игру в решающий момент.

— Понимаю.

— Еще до того, как наши форварды выдохнутся, мы вступим в игру, чтобы забить решающий гол. Мы придем со свежими силами. Если мы правильно выберем момент, наши форварды еще не слишком устанут и… — он остановился.

— Да?

— Я думаю, что момент будет выбран правильно. Во-первых, несмотря на горсточку наших шумливых пораженцев, американский народ в целом обладает необходимой решимостью и выдержкой, чтобы довести дело до конца. Во-вторых, бог создал этот мир не для того, чтобы им правила небольшая кучка. Он даст нашим союзникам и нам силы выстоять и победить.

Дверь открылась. — Две минуты прошли, — объявил Стив Эрли.

— Желаю успеха, — сказал отец, и я ушел.

«Устарелое предприятие» заставило меня посетить Аккру на Золотом Берегу, Батерст в Британской Гамбии, Кано в Британской Экваториальной Африке и Форт-Лами во Французской Экваториальной Африке (все время остававшейся под знаменем Свободной Франции). Потребовалось несколько месяцев усердной работы, чтобы заснять с воздуха всю Северо-Западную Африку; при этом нам иногда приходилось сталкиваться с фашистскими патрульными самолетами, иногда попадать под огонь; но в общем и целом это была скучная и тяжелая работа, с которой нужно было разделаться возможно скорей. Мне удалось вернуться в Соединенные Штаты только через несколько месяцев, и то лишь на июль и август, причем большую часть этого времени я вынужден был провести в госпитале, лечась от амебной дизентерии и малярии. Как только я встал с постели и был признан армейскими врачами годным к службе, я получил назначение в Англию в качестве командира 3-й фоторазведывательной группы. (Еще в Африке я стал майором, а в связи с новым назначением был произведен в подполковники.)

В течение тех двух месяцев, что я провел в Соединенных Штатах, мне редко приходилось беседовать с отцом. Дело было не только в том, что большую часть этого времени я пролежал в госпитале — отец был перегружен изнурявшей его работой. Мне удалось повидаться с ним лишь раза три или четыре, притом всего по нескольку минут, и всегда мне бросалось в глаза выражение усталости и скрытого напряжения на его лице. Во многих отношениях те дни были для союзников самыми мрачными: Англия, Китай, Советский Союз требовали все больше материалов, и никто из них не считал себя полностью удовлетворенным. Люди, стоявшие на всех ступенях военной лестницы, на всех ступенях руководства, делали ошибки. Это были ошибки людей, которым никогда не приходилось работать для войны и которые хотели, чтобы такая работа никогда больше не выпадала на их долю. Гигантское бремя этих забот и волнений обескровило лицо отца, и при встречах мне хотелось говорить с ним о чем угодно, только не о войне.