Александр Яковлев - Омут памяти Страница 17

В ВПШ учился всего год, но это был год, малость успокоивший мятущуюся душу. Мы чувствовали себя свободно. Помню интересные семинары, дискуссии, на которых высказывались разные точки зрения. Много читал, изучал английский. Но через год школу расформировали. Всех, кто имел высшее или неполное высшее образование, отослали назад — по партийным комитетам.

Поначалу в Ярославле не знали, что со мной делать. Но потом взяли инструктором сектора печати областного комитета партии. Читал районные газеты, выискивал там «блох». Писал записки по этому поводу, приглашал редакторов районных газет на «задушевные беседы». Практически бесполезная работа, но иногда и от нее был толк, В районных газетах можно было прочитать такое, чего не найдешь ни в областной, ни в центральных газетах. Там люди понаивнее, и бывало, что писали о реальностях районных будней открыто, без утайки.

На бюро обкома готовился отчет некоторых секретарей райкомов об организации соревнования. Дело это тухлое. Меня послали в Гаврилов-Ямский район. Там я нашел немало бумажных соглашений о соревновании, но ни одного соревнующегося. Когда стал проверять, то оказалось, что и соглашения подписаны по телефону, никто ни с кем не соревновался.

Состоялось бюро обкома, где я тоже выступил. Сказал, что в жизни никакого соревнования нет. Меня стали упрекать за то, что я по молодости не все увидел, надо было поглубже заглянуть. А вот редактору областной газеты «Северный рабочий» Ивану Лопатину мое выступление понравилось, он попросил написать статью в газету. Написал. Напечатали. Три или четыре колонки до подвала, назвал ее «Соревнование по телефону». Больше того, главный редактор обратился с просьбой назначить меня членом редколлегии газеты. Я работал там более трех лет.

Изумительное время. Высшая школа жизни. Ездил по районам, видел жизнь такой, какая она есть на самом деле, и в душу вползали далеко не только случайные сомнения. Почему же мы так холодны к людям, почему не видим их? Почему оставшихся в деревне людей, а большинство из них вдовы с детишками, преследуем, штрафуем, сажаем в тюрьмы за эти проклятые колоски и мерзлую картошку?

Я многому научился в газете. Об этом можно рассказывать без конца. Писал очерки, рецензии на кинофильмы, передовицы. Конечно, частенько выпивали. То зарплата, то гонорар. Вообще говоря, работа в газете — трудное дело, особенно с нравственной точки зрения. Но что тут поделаешь? Одним из шуточных принципов, которыми мы руководствовались, была песенка, сочиненная замечательным поэтом Юрием Ефремовым, работавшим в нашей газете. Вот она:

Мы решили: бросим пить!Значит, так тому и быть!..День не пьем! И два не пьем.А сойдемся — запоем:«Мы решили бросить пить.Значит, так тому и быть!»Третий день уже не пьем,Третий день еще поем:«Мы решили бросить пить.Значит, так тому и быть!»На четвертый песню — к черту!Надоело нам не пить.Значит, так тому и быть!

Недавно просматривал свои старые статьи. Статьи своего времени, ничего не скажешь. Серые, как солдатское сукно, они не выходили за рамки официальных норм, были просто «правильными», а часто — халтурными. И тем не менее именно в газете я научился сооружать из слов фразы, освоил какую-то логику письма. Каждодневный труд и обязанность сдавать определенное количество строк или, скажем, подготовка передовых, на которые редактор давал не более двух-трех часов, приучали, во-первых, к ответственности и быстроте соображения, а во-вторых, к цинизму. И вот этот веселый и здоровый цинизм как бы витал в редакции. Все это чувствовали, но никто не знал, как можно сделать по-другому. Да и не думали об этом.

Писали иногда статьи, совершенно не представляя возможные последствия, даже не думая о личной ответственности. Совесть очищали ссылками на заказы начальства. Ничего, мол, не поделаешь, никуда не денешься. И халтура частенько посещала газетные страницы…

Вызывает меня главный редактор. Срочно нужна рецензия на фильм «Сталинградская битва». Говорю ему, что фильма не видел.

— А его еще и нет в области. Но в кинопрокат пришли рекламные буклеты. Тебе их скоро принесут.

Что делать? Пошел писать. Получилось два подвала. Напечатали. Похвалили. Премировали.

Помню случай, из-за которого долго переживал. Однажды написал очерк о колхозном бригадире. Очерк валялся месяца два, потом его неожиданно, видимо, место ночью появилось, редактор поставил в номер. Там все было нормально, но вдруг звонок от героини очерка. Она с плачем стыдит меня:

— Что же вы напечатали?

— В чем дело?

— Вы пишете, что я иду по улице и держу за руку мальчишку, отец которого погиб на фронте. Но моего сынишку машина задавила недавно.

— Я не знал же этого.

— Но вы могли бы позвонить.

И верно, мог бы позвонить. Меня это сильно задело. Тем более что очерк-то был добрый. О хорошей женщине. Но содержал неправду, обидевшую человека.

В коллективе очень доверительная обстановка. Мы разговаривали обо всем, не особенно сдерживая себя в оценках. И как-то проносило. То ли редакционный стукач был честен и ленив, то ли его вовсе не было, не знаю.

Работая в газете, я по совместительству читал курс дореволюционной истории СССР в партийной школе. Чему-то учился и там.

А в обкоме партии тем временем шла очередная реорганизация. Я был приглашен туда заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации. Заведовал отделом Игорь Васильев, образованный, порядочный человек, неординарных для того времени взглядов. Изо всех сил старался изображать из себя строгого начальника, но это у него плохо получалось. Интеллигент, одним словом. Я ведал агитацией, редактировал «Блокнот агитатора». Неудобно даже вспоминать об этом. Благо проработал там всего около года.

Новый первый секретарь обкома Георгий Ситников, который любил молодежь, внес предложение в ЦК об утверждении меня заведующим отделом школ и высших учебных заведений. Этот уровень был уже номенклатурным. Обнажились новые для меня реальности жизни. Например, начальник соответствующего отдела органов (я, право, не знаю, как оно точно называлось) должен был время от времени приходить ко мне и докладывать об общей обстановке в институтах, об антисоветских разговорах, о тех, кто слушает «Голос Америки», сообщать результаты перлюстрации писем и прочее в том же духе.

Говорят, что опыт — это ум дураков. Не совсем так. И не всегда так.

Работа в новом качестве резко улучшила мое материальное положение. К 1500 рублям официальной зарплаты добавился пакет с 3000 рублей, с которых не надо было платить ни налоги, ни партийные взносы. Теперь меня уже допускали на закрытые заседания бюро обкома, где заслушивались разные доклады, в том числе руководителей КГБ и УВД об общей обстановке в области.