Михаил Киссель - Философская эволюция Ж.-П. Сартра Страница 17

«Фундаментальный проект» — это и есть изначальное, коренное жизненное стремление индивидуума, которое одинаково для каждого, хотя и проявляется у каждого по-своему соответственно его особой «ситуации». Понятие «ситуация», по Сартру, может получить разъяснение только в связи с понятием «свобода», а это последнее (понятие) определить совсем нетрудно: свобода у нашего философа — не что иное, как синоним самого сознания. Такая интерпретация свободы вообще характерна для давней идеалистической традиции: идеалисты никак не хотят принять в расчет, что свобода сознания мыслить и фантазировать все, что нравится, вовсе не эквивалентна реальной свободе, которая требует для своего осуществления соответствующих материальных и, прежде всего, социально-экономических предпосылок. Поэтому нас не должно удивлять, что Сартр пишет: «Свобода — это как раз то ничто, которое заключено в сердце человека и которое понуждает его делать себя, вместо того чтобы просто быть, ибо „быть“ для человека всегда означает „выбирать себя“. Поэтому выбор и сознание суть одно и то же. Надо иметь сознание, чтобы выбирать, и надо выбирать, чтобы подняться на уровень сознания»[21].

Теперь уже «ничто» становится основным мотором всей человеческой деятельности. Это заставляет вновь вспомнить слова Дезана, что у Сартра «ничто делает все». К тому же нет оснований сводить человеческую деятельность к одному только выбору, ибо практическое есть, прежде всего, предметно-чувственная деятельность. По этому поводу приходится напомнить справедливые слова Маркса, отметившего, что «деятельная сторона, в противоположность материализму, развивалась идеализмом, но только абстрактно, так как идеализм, конечно, не знает действительной, чувственной деятельности как таковой»[22]. Это замечание полностью относится и к учению Сартра.

Но все же Сартр, памятуя о своей критике идеализма, стремится сделать предложенную им концепцию свободы максимально реалистической и отвечающей потребностям активного действия в современном мире, где роль социальных факторов поведения человека становится как нельзя более ощутимой. И здесь он снова отсылает к бытию. Ведь ничто существует, только опираясь на бытие, отталкиваясь от него. Поэтому «в порах» сознания постоянно прячется бытие-в-себе, и чистое ничто возможно лишь в абстракции интеллекта. Отсюда реальность свободы предполагает фактичность, или отношение к данному. Так складывается экзистенциально-феноменологическая концепция ситуации. «Мы называем ситуацией фактичность свободы в полноте мирового бытия в той мере, в какой данное не проявляет себя перед лицом свободы иначе, как в свете той цели, которую она (свобода. — М. К.) выбирает»[23].

Свобода и ситуация — понятия коррелятивные, ибо одно из них лишается смысла вне отношения к другому. Структура ситуации определяется «моим местом», «моим прошлым», «моей средой», «моим ближним». Эти определения указывают на то, что философ, в известной мере, учитывает социально-исторические факторы человеческого бытия. (Впрочем, до него это делал представитель старшего поколения экзистенциалистов К. Ясперс.) Ведь что такое, например, «мое место»? Здесь, конечно, имеется в виду принадлежность субъекта к определенной стране в определенную эпоху, даже обитание в некоем географическом районе. Остальные определения не требуют даже и такой расшифровки. Все это субъект не выбирает, а застает в наличии и вынужден так или иначе учитывать в своих действиях. Перед нами, казалось бы, вполне правильная точка зрения, достаточно широкая и гибкая концепция, учитывающая и роль среды (в широком смысле этого слова), и субъективный — человеческий — фактор.

Действительно, у Сартра представлены и субъективный и объективный моменты исторической ситуации. Но главная проблема состоит в понимании их соотношения, и здесь-то его позиция представляется явно односторонней и ошибочной. Чтобы в этом удостовериться, достаточно лишь вспомнить, что речь идет о феноменологической теории, в которой постоянной системой координат служит сознание. В данном случае это означает, что ситуация рассматривается исключительно изнутри, с точки зрения действующего субъекта, оказывающегося в центре всех факторов и самостоятельно определяющего их смысл в соответствии с поставленными перед собой целями. Индивидуальная цель субъекта оказывается исходной й определяющей все остальные элементы ситуации и их связь.

В результате ситуация совершенно лишается каких-либо объективных детерминирующих факторов, элемент бытия-в-себе играет роль препятствия, которое надо преодолеть, и наполняет, таким образом, пустоту человеческого проекта определенным содержанием. Благодаря бытию-в-себе отрицание, которое, согласно Сартру, и представляет собой способ существования сознания, является всякий раз определенным (именно таким, а не другим) отрицанием. При этом сознание полностью сохраняет свою автономию, так что ничто другое не может на него воздействовать. Даже готовность подчиняться обстоятельствам и быть «рабом вещей» предполагает соответствующее решение и, следовательно, иллюстрирует абсолютность свободы.

Привлекательность сартровской позиции в этом вопросе (как и привлекательность экзистенциализма в целом) заключается в том, что она возвышает человека, взваливая на него одного всю тяжесть решения и апеллируя к всемогуществу личной инициативы. И, надо сказать, в тех условиях, когда философ дописывал свой онтологический трактат, его рассуждения имели довольно прозрачный политический смысл: к личному мужеству своих соотечественников и их ответственности перед собой обращался Сартр в туманных строках своего трактата, когда Франция была повержена коричневой свастикой и перед каждым честным человеком возник неумолимый вопрос: сопротивляться захватчикам или покориться им. Таково было реальное социально-историческое содержание того «выбора», о котором столько говорил и писал Сартр. В некоторых местах его книги этот подспудный и вместе с тем живой, свободный от схоластической формалистики академической философии голос гражданина звучит довольно явственно.

Но каковы бы ни были благородные гражданские побуждения Сартра, доктрину его следует анализировать с научной беспристрастностью. Недаром древние говорили: «книги имеют свою судьбу». Это очень емкий афоризм, и он, между прочим, означает, что книги надо оценивать безотносительно к «добрым намерениям» авторов и невзирая на то, «хорошими» или «плохими» были они людьми. Теории Сартра решительно не хватает диалектики, и притом материалистической, чтобы превратить имеющуюся в его взглядах «крупицу истины», вкрапленную в глыбу идеалистического заблуждения, в правильную теорию. Как отмечали Маркс и Энгельс, «„история“ не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей (так считал, например, Гегель. — М. К.). История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека»[24].