Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 17

в рядах Итальянской армии. Он, в частности, раздражал ветеранов-республиканцев, настаивая на замене обращения гражданин на прежнее Monsieur[12] и издав приказ, приведший к еще одному вызову на дуэль, на этот раз от разъяренного Брюна. Ожеро поддержал Брюна, но Наполеон не позволил дуэли произойти. Только он один был в состоянии понимать, что приближается время, когда вежливость будет уважаться более, чем фанатизм. В конце концов Бернадот решил, что он слишком устал от всех этих препирательств и что его подлинный талант лежит в области дипломатии. Он был аккредитован в Вене в качестве французского посла, но большого успеха на этом поприще не имел. Толпа австрийцев, ощущающих себя униженными вследствие сокрушительных поражений Австрии на поле брани, решила, что может снискать империи лавры, разорвав на куски французский триколор на здании посольства, и Бернадот, смелость которого ни у кого не вызывала сомнений, защищал флаг с саблей в руках на ступенях своей официальной резиденции.

Так прошла легендарная и блистательная весна, и через короткое время люди, потрясавшие континент, начали пьянствовать, развратничать, драться на дуэлях и болтать о политике на зимних квартирах и биваках, дожидаясь, пока снова не придет время сражений. В Париже Директория, унаследовавшая власть свирепого Конвента, оказалась перед лицом новой вспышки контрреволюции, и ее члены начали осматриваться по сторонам в поисках человека, достаточно сильного и решительного для того, чтобы дать Франции стабильное и способное оздоровить страну правительство, в котором страна нуждалась хотя бы для того, чтобы забрать плоды революции из карманов остановивших гильотину негодяев.

Когда был сброшен тиран Робеспьер, никто не удивился больше, чем люди типа Тальена и Барраса, вдруг увидевшие себя в роли героев и спасителей отечества, и самые умные из них решили извлечь из этого максимальную пользу. Без Наполеона их бы вышвырнули самое большее через год, но его победы помогли им удержаться в седле. Однако оно оказалось довольно скользким. Роялисты, бабувисты, террористы, да и просто честные люди устали от правления толпы и непотизма, и все вместе, причем каждая группа по-своему, пытались сместить правительство. Если бы Наполеону захотелось воспользоваться своей популярностью после итальянских побед, он мог бы, войдя в Париж, тотчас же объявить себя военным диктатором. Однако он решил прийти к власти легитимным путем, и в данное время довольствовался тем, что водил за нос оппортунистов в Директории. Они обменивались вежливыми письмами, заверяя друг друга в нерушимой верности республике. Однако Наполеон уже решил, что Францией будет править он, но Директория, возглавляемая Баррасом, решила оставаться у власти, пока это возможно. Одни из директоров пришли к этому решению потому, что им еще можно было делать деньги, а другие, как патриот Карно, потому, что были искренними республиканцами.

Накануне сражения при Лоди директора направили Наполеону послание с приказом разделить командование Итальянской армией со стариком Келлерманом, победителем при Вальми. Наполеон заскрежетал от ярости зубами, но, сдержав себя, написал Директории, что, поскольку, как он уверен, Келлерман будет командовать армией так же удачно, как и он сам, делить командование между двумя генералами было бы самоубийством. Пока директора придумывали ответ, Наполеон занял Милан, и вопрос о его смещении с должности командующего отпал сам собой.

Между тем Бонапарт очень внимательно следил за событиями в столице, и от его глаз не ускользало почти ничего. Когда обстановка в Италии несколько разрядилась, он послал в Париж Ожеро, чтобы выяснить, не организуют ли роялисты военный переворот с целью восстановления Бурбонов на престоле.

Такого рода задачи были очень по душе «солдату удачи». Когда директора спросили его, зачем он прибыл в Париж, он с совершенно невинным видом ответил: «Я? Чтобы уничтожать роялистов!» Директора поверили ему на слово и предоставили полную свободу рук. Ознакомившись с обстановкой, Ожеро пришел к выводу, что ему необходимы деньги для подкупа представителей всех политических направлений, и тотчас же послал к Бонапарту курьера за авансом. Тот направил ему нужные средства, но сделал при этом замечание по поводу натуры Ожеро, которое должно бы войти в историю как пример чрезвычайно заниженной оценки: «А этот Ожеро — лихой малый!» — заметил он, и можно только гадать, не было ли у него какой-нибудь задней мысли при выборе эмиссара.

Однако ему не нужно было беспокоиться. Свое дело Ожеро знал. Он хорошо расставил людей, не жалел шампанского и вскоре принялся выкорчевывать корни заговора. В считанные часы опасность была ликвидирована, и спасенные директора снова оказались в седле. Им оставалось править еще два с половиной года, пока Наполеон не сочтет, что пришел момент покончить с шествиями, фракциями, политическими клубами, болтовней и прочими крайностями, свойственными революции. Никто не смог бы спланировать события с точностью Наполеона Бонапарта, и он доказал это осенью 1797 года, возвратившись в Париж после длившегося восемнадцать месяцев отсутствия.

Вел он себя очень скромно. Никто бы не подумал, что он переполнен гордостью за свои успехи, и даже такие интриганы, как Баррас и Талейран, были озадачены. Это был полководец, слава о гении которого разнеслась до Москвы и Лиссабона, человек, которому только что миновало двадцать восемь лет, которым восхищался каждый честный гражданин и которого боготворил каждый рядовой во всех армиях республики. Куда бы он ни отправился, вокруг него теснились приветствующие его толпы народа. Бонапарта и его очаровательную жену (которую он столь очевидно обожествлял) чествовали везде, где бы они ни появлялись, однако он не подавал ни малейших признаков понимания того, что государственная власть просто дожидается, когда он ею овладеет. Его пытались обхаживать нервничающие политики; он же оставался вежливым и преисполненным к ним почтения. Когда он проезжал по улицам Парижа, люди, стоящие на тротуарах, приветствовали его, но он принимал их приветствия ничего не говорящим поднятием руки. Его узкое болезненное лицо, обожженное итальянским солнцем, оставалось бесстрастным; одет он был в обычный мундир. Отсутствие в нем какой-либо парадности давало основания думать, что он — единственный из воевавших в Италии генералов, который жил там исключительно на жалованье и военное довольствие, оставляя всю военную добычу простым солдатам.

Позиция Бонапарта имела колоссальный успех. Люди любили его за скромность и умеренность. Вот — человек, считали они, который мог бы не только спасти, но и перестроить Францию. Это — как раз то, что он хотел им внушить. Подобно эстрадной звезде XX века, он выбрал роль, которою заставлял публику желать большего.

Куда бы Наполеон ни поехал, его всегда сопровождала небольшая группа близких друзей. Бертье, правда, еще находился в Италии, не в силах вырваться из объятий мадам де