Владимир Кантор - Посреди времен, или Карта моей памяти Страница 18

Я письмо тоже читал, Кир оставил его на столе открытым. Как вы понимаете, раз кот умеет писать, то и читать он умеет. Письмо стоит того, чтобы включить его в мои записки.

Письмо

«Дорогой мой сын! Я, старый профессор, который уже не может держать оружия в руках, горжусь, что мой любимый младший сын сражается с проклятыми оккупантами, которые посмели топтать нашу землю, разрушать наши фабрики и заводы, грабить и убивать советских людей. Убей как можно больше врагов, не щади их. Если так получится, то не щади и своей жизни во имя Победы!»

А в начале шестого зазвонил телефон в коридоре, Кир выскочил первым к звонку, который, по счастью, никого не разбудил. Шнур был длинный, и он унес телефон в комнату, где спал. Звонила Милка: «Только что ушли!» «Кто?!!» Она замолчала, видимо поудобнее устраиваясь с телефоном и закуривая. Потом, затянувшись, сказала: «Как кто? Менты! Двое явились – полковник и при нем сержант. Полковник с любезной улыбкой извинился за такой ранний визит, но потом сразу: “Где Галахтин?” Я распахиваю дверь в нашу комнату, где супружеская расстеленная постель, а супруга нет. “Как видите, его нет”. Тут полковник допустил ошибку, говорит: “Но он же виноват!”. Тут я упираю руки в боки и говорю: “Почему вы думаете, что он виноват? Может, это я. Может, он из-за меня домой не приходит!” Он даже растерялся: “Да я о другом. Он перед Родиной виноват!” (Тут Милка хихикнула, для нее с ее абсолютно антисоветской установкой слова полковника и впрямь могли показаться забавными.) Я и говорю ему: “Ах это! Какие пустяки!”. Полковник вначале даже остолбенел: “Но он должен в военкомат явиться. Это священная обязанность”. Я его спрашиваю: “А вы священник?” Он растерялся и говорит: “Я в переносном смысле”. Короче, мы почти разговорились, и, предложи я ему чашечку кофе, он бы пошел со мной на кухню. Но сержант устыдил его своим присутствием, и они ушли». Милку переполняла гордость, и поступок стоил того.

В то же утро за экзамен он получил пятерку, других вариантов у Кира не было. Только победа, иначе всё зря. Как в приключенческих фильмах, поезд мчится через горящий мост, но путь, чтобы выжить, только один – вперед. Горящий мост надо преодолеть. На удачу Кира экзамены шли один за другим, в три дня – три пятерки. Результатов ждать было некогда, да и так было ясно, что он прошел. Но официальное зачисление в аспирантуру было через месяц, а то и полтора, за это время вполне могли забрать на службу, ведь он был пока никто. Ему вернули паспорт и сказали, чтобы в момент зачисления он пришел с паспортом. Теперь его не защищала никакая бумажка, оставалось одно (да другого варианта и не было): взять справку в поликлинике и идти в военкомат на медкомиссию.

И он снова отправился к красивой молодой докторше. Сказав, что чувствует себя вполне прилично, что экзамены он сдал на отлично, что спасибо за добрые напутствия, что зачисление через полтора месяца, но теперь ему нужна медицинская выписка из истории болезни для военкомата, потому что пришла повестка. «Ну кто же на первую повестку ходит! – улыбнулась она ему как несмышленышу, с которым их связывало полтора месяца болезни, и она, как врач, чувствовала ответственность за больного, продолжала его опекать. – У меня муж только на четвертую пошел. Так что ничего страшного. Не волнуйтесь». Но не рассказывать же было ей о дюжине повесток, о вызове жены в военкомат, о ночном визите милиции… И Кир, приняв абсолютно законопослушный вид, чем даже немного разочаровал, как ему показалось, красавицу (красавицы любят дерзких), сказал: «Вы знаете, я привык сразу выполнять необходимые формальности». Она пожала плечами, взяла историю болезни и принялась выписывать одну болезнь за другой, начиная со скарлатины, которой он переболел в трехлетнем возрасте. Выяснилось, что болезней было немало: две операции (гланды и аппендицит, дважды каждая повторенная), трижды дифтерит, корь, ветрянка, бесконечные фолликулярные ангины, стоматит и пр. Она, похоже, раньше не читала его историю болезни, а тут, выписывая, с удивлением невольно глянула на стоящего перед ней рослого, симпатичного и на вид вполне здорового мужчину. И спросила: «Последние заболевания записываем?» И тут Кир чуть себя не выдал: «Еще бы!» Она снова посмотрела на него, в глазах промелькнуло вдруг понимание, но тут же наклонилась над листком, записывая и это тоже, становясь с написанием каждой буквы соучастницей. Ведь совсем недавно она писала, что он абсолютно здоров и гипертонию со стенокардией по его просьбе пропустила. Протянув ему листок, сказала: «Печать внизу, только учтите – дама, которая там сидит, порой ведет себя странно. Но вы будьте потверже. Хотя, кажется, вы это умеете». Тетка была уже в возрасте и, казалось, здесь посажена не печати ставить, а отлавливать прогульщиков и уклоняющихся от работы и воинской обязанности. «Не буду ставить печать! Это же для военкомата. Пусть доктор перепишет справку и уберет два последних диагноза. Симульнуть армию хочешь? Бери, неси назад, пусть переписывает». Кир разумно до бумаги не дотронулся и сказал вежливым, но железным тоном: «Знаете, не нам с вами судить, что правильно, что нет. Диагноз поставил консилиум во главе с заведующей отделением. А в военкомате все диагнозы проверяются, как вы знаете. И попросил бы мне не тыкать. Вы мне не родственница, я вам не подросток, и вы не имеете права называть меня на ты!» Последнее требование, видимо, убедило ее, что Кир достаточно силен. Она шлепнула на справку печать: «Надеюсь, вас разоблачат!» Кир взял справку и ответил строчкой Пушкина: «Несчастью верная сестра надежда…» И ушел.

Зашел к Мостовому, тот был дома. Провел на кухню, налил чаю. «Может, глоток спирта?» Вдруг ощущение, что именно этого ему не хватало. «Давай». Юрка плеснул Киру, потом себе. «Я с тобой за компанию, а то я сегодня тоже нервный». Он знал уже о пятерках Кира. Но был скептичен: «Не воображай, что победил, – сказал Юрка. – Считай, что ты на диком Западе, и можешь стать жертвой любого негодяя, поэтому все время будь настороже. Впрочем, место, где мы родились и живем, пострашнее дикого Запада будет. Я вчера зашел в МГУ, на филологический, Верку ждал, у нее семинар был по Достоевскому. Не понимаю, что она в нем нашла. Да и курс! Клиника психическая – один кривой, другой горбатый, прыщавые, узкие шейки, но есть и качки, тем не до филологии, но зато у всех бесконечные крики о патриотизме. На меня смотрели вопросительно, почему молчу. Потом один тонкошеий все же влез: “Простите, а вы Пушкина знаете?” Я отвечаю, что читал, мол, кое-что. “А Онегина?” Я киваю. “Помните там эпиграф: и жить торопится, и чувствовать спешит. А мы переделали. Еврейчики ведь ныне устроили массовый исход из России. Теперь мы этот эпиграф так произносим: и жид торопится, и, чувствую, сбежит. Как вам? Нравится?” Пришлось ему ответить, что если бы он не был такой убогий, то я бы ему попортил физиономию, но она и так природой испорчена: “Я и есть тот самый жид, и, конечно, сбегу, пока тут такие ублюдки”. Он отодвинулся: “Извините, я не знал, что вы из этих”. Подошел, сжимая кулаки, качок, я сунул руку в карман: “Только подними лапу, пусть опять к хозяину пойду, но тебя попишу за милую душу”. Он сразу к перилам: “Да это не еврей вовсе”. Тут Верка вышла, я к ней: “Пойдем отсюда, пока я их всех не урыл”. И мы вышли, у нее встреча с научным руководителем, а я домой поехал, во временное наше жилище». Кир удивленно поднял глаза: «Почему временное? Вы же здесь прописаны». Мост рассмеялся: «Кир, ты все же странный, я тебе столько раз говорил, а ты все не веришь. Не хочу я здесь жить, не хочу ждать, пока придут фашисты и повесят меня перед подъездом». Кир аж плечами вздернул: «Ты что? Фашизм у нас невозможен. Тридцать лет назад страна разбила немецких фашистов, ты что, забыл?» «А ты забыл, что у нас была Колыма, что всю интеллигенцию либо перестреляли, либо опустили, как в лагерях делают. Это что, не фашизм?» – Мост даже рассмеялся. Кир возразил: «Но это все происходило не под расовыми лозунгами!» Мост продолжал смеяться: «Я ведь тебе свой разговор с филологами не зря рассказал. Перейдут и к расовым. Я ждать этого не хочу и не буду. Но ты не обращай на меня внимания. У тебя свои дела сейчас». «А польза Родине?» – пытался возражать Кир. «А чего же ты от армии бежишь?» – смеялся Мост. «Знаешь, мой отец воевал в авиации дальнего действия, имеет несколько боевых орденов. Но пользу по-разному можно приносить, я хочу как ученый и писатель!» – это Кир для себя решил. «Ну-ну, посмотрим, кому ты будешь нужен! Да этой стране интеллигенция на хрен не нужна. Еще убедишься в этом. Еще уедешь, как и я». Кир помотал головой: «А родители? Я даже кота Марта не смогу оставить!»

Было приятно, что про меня, про кота, он тоже думал и беспокоился.

Домой Кир вернулся не в лучшем настроении. Но он не мог себе представить, что когда-нибудь покинет свой дом, свой двор, своих друзей, он был все же очень домашний мальчик. Да и свои задачи надо было решать, Юрка был прав. И на следующий день он со всеми документами был в военкомате, записался на медкомиссию. Было много парней примерно возраста Кира, были они все коротко стрижены, почти как Мост. «От хозяина?» – вспомнил он выражение Моста. И когда, ожидая своей очереди, вышел на крыльцо покурить, спросил у белобрысого парня, который уже курил там, прислонясь к стене: «Давно от хозяина?» Тот с любопытством уставился на Кира: «Откуда знаешь? Ну да, три года волкам отдал, еще два – не буду. Мы здесь все такие, с одной судимостью. А ты за что был?» Кир отрицательно покачал головой: «Я там вообще не был». Парень удивился: «А как с нами попал?» «Случай». Тот хлопнул Кира по плечу: «Так мотай отсюда, пока не поздно». Кир посмотрел на него так, будто тот мог что-то посоветовать. «Разденемся, я на тебя посмотрю, – сказал белобрысый. – Может, что и присоветую». Поразительно, но это было общее, чаще молчаливое, но почти всехнее сопротивление военной машине. Все знали о постройке дач для генералов, об использовании солдат как рабской силы, о чудовищной дедовщине, о том, что нет военной опасности, а потому и нужды нет в огромной непрофессиональной неповоротливой армии. Родине можно ведь служить по-разному. Наука тоже ей во благо, – добавлял про себя Кир. Хотя и помнил слова военного министра Николая I генерала Сухозанета: «Без науки побеждать возможно, без дисциплины – никогда». Потом проиграли войну в Крыму. А потом в Афгане и особенно стыдно в Чечне. О том, что через тридцать лет министр обороны Сердюков будет торговать имуществом министерства, никому и в голову прийти не могло, хотя все к тому шло. Пасквилянты писали, что в Чечне офицеры продавали чеченцам своих солдат в рабство. Призывники все уже разделись до трусов и толпились перед входом в первый медкабинет, за которым шла целая анфилада кабинетов, а на выходе военные начальники принимали уже проверенный человеческий материал. Тут к Киру белобрысый подвел крутоплечего парня, в сущности уже мужика, видимо, местного лидера. Тот оглядел Кира с головы до ног, протянул руку, взял Кира за локоть: «Ну-ка повернись. Точно. Пацаны правильно сказали, что плоскостопие тебе косить надо». Что было моему Киру ответить, что, мол, он и сам знает, что делать? Нет, конечно. И он сказал: «Спасибо».