Петр Игнатов - Записки партизана Страница 18

Поутру приехала сноха его и привезла ему сына — мертвого. На Тахтумукаев пришли наши части, отступавшие из Краснодара. Налетела следом авиация, стала бросать бомбы, строчить из пулеметов. Народу русского погибло! Погиб под бомбой и большой краснодарский начальник — Попов.

Мы с Мусьяченко выкрикнули в один голос:

— Какой Попов? Марк Апкарович?

— Он, — сказал дед, — а при нем женщина была партийная, ту сильно поранило.

Мы не хотели верить. Могла и напутать чего-нибудь дедова сноха.

— Нет, — качал он головой, — она не напутала. Она его в лицо знала, на партийную конференцию к нему в Краснодар вместе с покойным сыном ездила. Да и я Марка Апкаровича знал: на охоту мы с ним хаживали…

— Не из тех дед Гаврило, которые станут зря языком звонить, — сказал глухо Петр Петрович.

Дед усмехнулся горько:

— Разве ж можно на такого человека, как Марк Апкарович, этакую напраслину накликать?! На месте убило. И с большими почестями, как военного, под залпы, тут же его и похоронили.

Я выстроил отряд. Мы не могли дать в память Марка Апкаровича прощальный залп — стрельба привлекла бы к нам внимание. Мы только обнажили головы, и я рассказал партизанам, как создавался наш отряд: заботами, любовью, опытом и светлой мыслью Марка Апкаровича. Как завет его, я повторил слова: «Кому много дано, с того многое спросится», «Вы должны бить врага так, чтобы честные люди всего мира гордились вами». Я всматривался в лица партизан и в каждом читал искреннюю боль, гнев, ненависть к врагу.

Отряд поклялся отомстить за жизнь Марка Апкаровича жизнью сотен врагов. И трижды повторенное «клянусь!» звучало, как прощальный залп.

Дед-лесник вышел перед строем и сказал:

— Если придется кому из вас искать пристанища или нужно будет пойти к врагу что выведать, — вспомните про деда Гаврила. Помогите, дети, и мне, старому, хоть чем-нибудь рассчитаться с катюгами за сына.

В дальнейшем наши разведчики не раз находили приют в его избушке, а сам дед оказался прекрасным агентурщиком.

…К вечеру мы подошли к небольшой долине, от которой начиналась Планческая Щель — длинное узкое ущелье. Тянется оно на много километров. Где-то, не доходя до конца ущелья, нам предстояло найти узкую тропу, которая и должна была привести нас на место назначения отряда, к «отметке 521».

Петр Петрович, — напоминаю, что был он инженером-картографом и в прежние годы руководил изыскательской партией в предгорьях, — долго рассматривал карту, врученную мне командованием в Краснодаре, и сказал:

— Должен предупредить вас, товарищ Батя, что разыскать человека в горах по отметке, существующей только на карте, не многим легче, чем разыскать потерянную на пляже иголку. Мы с вами отметку, несомненно, найдем, но Ветлугин с товарищами нас не разыщет.

Спорить было не о чем. Я приказал отряду стать на ночь лагерем на поляне. На ней до войны тоже находился небольшой лесозавод. Здесь мы и решили дождаться наших подрывников.

Они пришли на другой день, когда солнце уже поднялось высоко. Отряд окружил их.

— Взорвали? — спросил Евгений.

Ветлугин и Литвинов промолчали. Слащев, глядя на свои ладони, ответил тихо:

— Своими руками… Думаете, легко было? Я же сам ставил когда-то все оборудование теплоцентрали, ночами не спал, мучился, проверял расчеты… Какие были котлы! Гиганты… Я на слух ловил, как работает каждый. Сдается, и сейчас слышу их дыхание…

Больно было смотреть и на Слащева, и на всех других подрывников: измученные, исхудавшие, с тусклыми от недосыпания и пережитого глазами. Весь путь они проделали пешком от цехов Главмаргарина до Планческой. Через Кубань успели пройти буквально в последнюю минуту. При них был взорван мост. И сразу же начались налеты. Идти вначале можно было только ночью. Днем отлеживались в кукурузе. Потом стало легче — шли лесами.

Я видел, что их рассказы мучают не только их самих, но и слушателей, и предложил прекратить расспросы и немедленно накормить товарищей.

Теперь все были в сборе. Комиссар привел к присяге тех из партизан, которые раньше по разным причинам не давали ее: Елену Ивановну, Геню, братьев Мартыненко…

В тот же день Евгений со своею командой отправился устанавливать связь с соседними партизанскими отрядами. Ему было приказано вернуться к вечеру на наше первое партийное собрание.

Состоялось оно здесь же, на поляне. Мы собрались в сторонке, под старым карагачем. Впервые мне привелось быть в одной парторганизации с сыном…

Вершины гор стояли еще розовые — ловили лучи заходящего солнца, а здесь, в долине, уже ложилась ночь. Трещали до звона в ушах цикады, сонно попискивала в ветвях карагача потревоженная нами какая-то пичуга. Вдали ржали наши кони. Караул по лагерю несли комсомольцы: Геня, Ломакин, Павлик Худоерко, Надя Коротова, Мария Янукевич. Они были преисполнены важности.

Нас, коммунистов, было в отряде двадцать шесть. Ответственным секретарем партийной организации избрали Сафронова, членами бюро — комиссара Голубева и меня.

Владимиру Николаевичу Сафронову в ту пору было лет сорок с небольшим. Его как начальника теплоэлектроцентрали на комбинате знал отлично почти весь отряд. Успел присмотреться к Сафронову и я. Он удивил меня с первого знакомства: человек с больным сердцем, с мокрым плевритом, отягощенный к тому же ответственной работой, большой, грузный, медлительный в речи, он успевал в команде особого назначения проходить все занятия наравне с молодежью. Он никогда не унывал, болезней своих будто и не замечал. Был на вид очень простодушен, но простодушие это совмещалось с непреклонной принципиальностью и объективностью. Умел он поддеть проштрафившегося товарища столь остроумно и мягко, что тому ничего не оставалось делать, как покаяться в своих ошибках. Короче, иного, лучшего партийного секретаря нельзя было бы и желать.

Здесь же, на партсобрании, Евгений рассказал о том впечатлении, какое создалось у него от первого знакомства с соседними партизанскими отрядами. Были эти впечатления не из радужных… Наши соседи плохо позаботились и о провианте своем, и о духовной пище: радиоприемников у них не было, не было ни запасов медикаментов, ни врача…

Сафронов тут же обратился с вопросом к Мусьяченко:

— Запасы бумаги у нас достаточны? Будет на чем распространять сводки Совинформбюро?

— Бумаги хватит, — ответил Петр Петрович.

— Хватит?.. — повторил Сафронов. — На что хватит? Вы с Батей, может быть, газету собираетесь издавать?

— Собираемся, — ответил невозмутимо Петр Петрович. — Шапирограф везем с собой.