Петр Игнатов - Записки партизана Страница 19

— Хватит?.. — повторил Сафронов. — На что хватит? Вы с Батей, может быть, газету собираетесь издавать?

— Собираемся, — ответил невозмутимо Петр Петрович. — Шапирограф везем с собой.

— А швейных машин, часом, не захватили?

— Имеется одна…

Как вышучивали нас с Мусьяченко за эту швейную машину и какую службу сослужила она нам, я здесь рассказывать не буду.

Сафронов, как эстафету, принял слова покойного Попова: «Кому много дано, с того многое спросится». Наш отряд будет поддерживать культурную связь с соседними. Но этого мало: мы должны так расходовать провиант, чтобы в случае нужды нашлось чем помочь и соседям.

Здесь же мы установили нормы своего пайка. Они были равны нормам, установленным для бойцов. Приняли мы и устав Советской Армии.

Глава VI

Ущелье встретило нас неприветливо. На поляне, пока мы грузили наши запасы на подводы, заиграло в росных травах щедрое солнце, а здесь все еще стоял предрассветный сумрак. Нужно было закинуть голову назад, чтобы увидеть высоко-высоко над собой свет дня. Но и здесь жизнь брала свое. Меж гигантских камней зеленел кустарник, тонкие стволы деревьев тянулись кверху.

Дорога к нашей «отметке» шла от ущелья направо, круто вверх. Заметить, где она начиналась, было не легко: сама природа замаскировала поворот к ней кустарником и деревцами. Даже к концу нашего пребывания в горах, случалось, партизаны проскакивали мимо этих «ворот», ведущих к нашей резиденции. Правда, в дальнейшем мы и сами тщательно маскировали это место.

Кто и когда проложил эту каменистую дорогу? Несомненно, люди суровые, мужественные и мудрые, — шла она под отвесными скалами, но так, что обвалы не грозили ей, делала смелые повороты, но такие, что даже машина Гени все же могла пройти по ней.

Горы, горы и горы. Вершины их похожи на гребни застывших гигантских волн. То поднимаются они мертвым пиком к небу, то сияют на солнце яркой зеленью лугов. Чем дальше мы шли, тем выше и круче поднимались на горизонте горы.

Дорога потянулась вдоль реки Афипс. Река изгибается замысловатыми, причудливыми петлями. Подчас она описывает почти полные окружности и вдруг поворачивает назад и снова вьется, кружит, и, кажется, нет ста метров, где бы она текла прямо.

В кружеве белой пены она бежит по цветным камням. Камни просвечивают сквозь янтарную на солнце воду. Нет человека, который не скажет: как все это прекрасно!..

Но мы проклинали прекрасные горные реки: два раза нам пришлось переправляться вброд через Афипс и восемь раз через безыменную реку, скользить на ее камнях, натыкаться на острые коряги, неожиданно проваливаться в ямы.

Впрочем, под конец мы поняли, что виноваты не реки, а мы сами. Человек, за много поколений до нас проложивший эту дорогу, подводил ее каждый раз к речным перекатам (кое-где сохранились даже подводные искусственные кладки). На перекатах вода еле прикрывала камни и не доходила выше щиколоток: не сворачивай в сторону, перейдешь реку, как посуху. Генина машина и прицеп Павлика Худоерко ни разу не застряли в воде. Благополучно грохотали по обглоданным водою камням и наши подводы, лошади уверенно ступали по этим скользким голышам. На нас же самих смотреть было и больно и смешно: потные, обгоревшие на горном солнце, шли мы и молчали…

К концу дня вышли на просторную, великолепную поляну. Где-то близко от нее должна была находиться «отметка 521» — наш будущий лагерь, наш дом, наша горная партизанская крепость.

Евгений ушел искать ее еще из Планческой сразу же после партийного собрания. Мы ждали его возвращения и пока занялись ремонтом одежды, уже изрядно пострадавшей, перетаскали в тень кое-что из скоропортящихся грузов.

Перед вечером разложили костер. У костра собрался весь отряд, за исключением, разумеется, караула. Геня что-то оживленно рассказывал Павлику Худоерко. Женщины вели какую-то свою беседу. Виктор Янукевич горячо что-то доказывал Еременко — на поляне стоял гул от наших голосов.

Закинув руки за голову, запел Петр Петрович. Голос его, чистый и сильный, повторяло горное эхо:

Ты, Кубань, ты наша Родина,Наш колхозный богатырь,Многоводная, свободнаяРазлилась ты вдаль и вширь…

Песня была партизанам своей, родной. Отряд подхватил её, и пусть не каждый мог похвалиться голосом, но чувство, с каким пели, было единым:

…Если тронет враг кордоныНашей Родины святой,Нарядим коней в дорогуИ пойдем на смертный бой…

На рассвете вернулся Евгений. Он нашел нашу «отметку»: вдали от болот, есть родники, вокруг лес.

Утром мы снова отправились в путь. Теперь шли уже след в след, как учил нас на «лесных семинарах» Мусьяченко. Дорога была уж не та: узкая тропа в густом, темном лесу. Русло высохшей речки. Резкий поворот влево. Три крутых подъема. И наконец, широкая, просторная площадка.

Справа от нее — высокий гребень горы: на него почти невозможно забраться. Слева — глубокий крутой откос: спуститься с него можно только на веревке. У обрыва — небольшой родник.

Евгений привел нас, умылся, поел и снова ушел — надо изучить окрестности лагеря, а мы в тот же день начали обживать свою «крепость»: разбили палатки, наметили места для кухни, столовой, медпункта.

Место всем нравилось, оно и в самом деле было очень живописно.

Взводы вступили в молчаливое соревнование: каждый из четырех стремился сделать свое жилье самым уютным, прочным и удобным.

В первый взвод были подобраны лучшие стрелки — снайперы, автоматчики, пулеметчики и даже артиллеристы (орудий у нас пока не было, но мы надеялись, что раздобудем их). Командовал первым взводом Виктор Янукевич. Вторым — в него входили минеры, связисты, саперы, ремонтники — командовал Ветлугин. Третий — под командованием Сафронова — тоже был стрелковый. Хозяйственная и медико-санитарная части вошли в четвертый взвод, и — надо ли об этом говорить — командиром его был Мусьяченко. Группа дальней разведки, состоявшая из самых подвижных, отважных и хладнокровных бойцов, была выделена особо.

Солнце садилось за горы. Блекли краски, тянуло сыростью из ущелья. В небе загорелись первые звезды.

Было красиво вокруг и несколько таинственно. Неподвижно стояли часовые, как нарисованные на блекнувшем небе. Под впечатлением этой романтической таинственности и выстроился на площадке отряд.

— Приказываю партизанам с завтрашнего дня в целях гигиены остричь волосы, женщинам — коротко подстричься. Всем без исключения чистить ежедневно одежду и обувь. Перед операциями и дальними разведками надевать на себя все чистое: никто не знает, где стережет его вражеская пуля, у русского же воина испокон века тело, как и душа, было чистым. Мыла в отряде достаточное количество. Приказываю каждому партизану тщательно стирать свое белье.