Андрей Раевский - Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов Страница 18

– Что вы так печальны? – спросил он у сего последнего.

– Не знаю, может ли кто-нибудь, господин маршал, быть весел в моем положении: один сын у престарелых родителей, которые полагали во мне всю свою надежду, я опасаюсь, что печальная и часто увеличенная молва о моей участи совершенно убьет их.

– Вы можете быть спокойны на этот счет, – возразил благородный генерал, – сражение, происходящее теперь под Лейпцигом, должно окончить войну. Победитель или побежденный, Наполеон непременно заключит мир. Впрочем, я вам даю позволение послать письмо к родителям.

Восхищенный сим великодушием русский спешил воспользоваться нечаянным благодеянием. На другой день письма его переданы были на аванпостах, а от нас послано к нему белье и нужное платье. После сего ему велено было переселиться в дом, в котором содержались пленные. Там находился он до начатия переговоров. Вообще жребий его был довольно сносен.

Заключение капитуляции воспрепятствовало возвращению этих офицеров в Дрезден. Генерал наш не позволил русским согласиться на предложение Сен-Сира. Во всяком другом случае можно было осудить даже намерение, с которым прибыли в лагерь наши пленные. Но они знали, что начальство не позволит им дать требуемое обязательство, им хотелось, по крайней мере, побывать в своем лагере, увидеться с друзьями и получить какую-нибудь помощь для будущего.

Вследствие договора французы должны были в продолжение шести дней очистить город, сдать русским и австрийским комиссарам все укрепления, орудия, снаряды, амуницию и магазины. С 1 января будущего года дана им была свобода возвратиться во Францию. Никогда не видал и думаю, что не увижу я зрелища, которого свидетелем был первого числа ноября месяца. На равнине близ Фрейбургских ворот, по сторонам дороги, в Плауенскую долину ведущей, стояли ряды наших и австрийских воинов. Огромная музыка союзников оглашала воздух звуками торжеств и веселья. Тихо, с потупленными глазами, выступали печальные французы по тем самым следам, которые за две недели перед этим вели их к минутному торжеству над нами. В назначенном месте голос начальников остановил их. Все, как бы согласясь, со страшным негодованием бросили свои ружья и перевязи. У многих показались слезы. Взирая на странный вид своих победителей, унижение казалось им еще несноснее. Отделились отряды союзных войск для препровождения пленных – и вскоре скрылись вместе с ними от глаз ликующих ратников. Многие наружные посты заняты уже были русскими и австрийцами, но, во избежание могущих встретиться неудовольствий, никому из нашей армии без собственного приказания командующего генерала не позволено было выезжать в Дрезден. Шесть дней сряду повторялась сия процессия, наконец веселые песни русских раздались в стенах столицы Саксонии. С радостными кликами жители приветствовали великодушных мстителей за честь, свободу и независимость народов Европы.

Считаю не излишним поместить при этом письмо жителей Дрездена к начальствующим союзными войсками и капитуляцию, заключенную с маршалом Сен-Сиром.

Уполномочены будучи от имени всей страны и жителей города Дрездена предстательствовать о сохранении столицы и облегчении бедствий, ее тяготящих, мы возлагаем всю надежду на милосердие союзных монархов и их военачальников.

Не к одним победам стремятся эти великодушные монархи – все их намерения клонятся к тому только, чтобы доставить покой и благоденствие народам, оживить торговлю, возвратить изобилие и заключить союз, на взаимной, искренней доверенности основанный. Польза самого правительства и чувства человеколюбия суть наши ходатаи.

Мы осмеливаемся просить о пощаде столицы государства, беспримерно войной разоренной, о пощаде города, испытавшего страдания ужасные и который близок уже к совершенному разрушенью, если Всевышний не преклонит к жалости сердца людей, имеющих во власти его жребий.

Пагубные следствия дальнейшего положения блокады будут тягостны для одних жителей, ибо французская армия, не нуждаясь в продовольствии, может сверх тогоотнять у нас последнее. Нервические, заразительные горячки опустошают семейства наши, худая пища ускоряет распространение зла сего, мы лишаемся последних средств, и меры самые жестокие угрожают нам гибелью неизбежною.

Дальнейшая медлительность, опустошив столицу, погрузит в уныние все государство, которое надеялось встретить будущность несравненно счастливейшую.

Столица есть сердце, оживляющее силы целого государства; как скоро иссякнут источники жизни, все тело изнемогает.

Члены королевской фамилии, находящиеся в стенах наших, разделяют бедствия, нами претерпеваемые, подобно нам они подвержены опасности сделаться жертвами язвы.

Граждане, истощенные уже долговременным пребыванием многочисленных армий, не в силах переносить всей тягости, неразлучной с осадой, несмотря на строгий порядок, сохраняемый в распоряжении к сбору продовольствия.

Мы надеемся, что главноначальствующий французской армией готов подписать капитуляцию, непротивную правилам чести, но не может определить условий, на которые он согласится.

Мы несомненно верим, что уважение к семейству короля, бедствия всей страны и жителей города Дрездена будут способствовать скорейшему и счастливому окончанию переговоров, – надеемся, что совершенное разрушение города не будет предшествовать покорению оного, и что союзники не предпочтут обманчивый блеск воинского успеха счастью и благоденствию всего государства.

Ст. 1. Гарнизон Дрездена выйдет из города с оружием и обозами, перед укреплением солдаты положат ружья, г-да офицеры сохраняют свои шпаги.

По примеру капитуляции, заключенной с фельдмаршалом графом Вурмсером в Манту, батальон, из 600 человек состоящий, сохранит свое оружие, две пушки с лошадьми и зарядными ящиками; 26 жандармов гвардии из 25 жандармов, к дивизиям принадлежащих, сохранят также свое оружие и лошадей.

Ст. 2. Все пленные союзных держав, ныне в Дрездене находящиеся, получат свободу тотчас после подписания капитуляции. Они поступят в число разменяемых.

Ст. 3. Гарнизон Дрездена делается военнопленным и будет препровожден во Францию. Г. маршал граф Гувьон-Сен-Сир ручается, что ни офицеры, ни солдаты не станут, прежде размена, сражаться против которого-нибудь из союзных государств, находящихся в войне с Францией.