Вячеслав Маркин - Неизвестный Кропоткин Страница 18

Граф Н. Н. Муравьев-Амурский навсегда оставил о себе память. Ведь он отстоял за Россией Амурский край, которым петербургские власти готовы были пренебречь (так же, как они откажутся от Аляски и русской Америки в 1868 году). Он укрепил позицию России на Тихом океане и приступил к освоению почти ненаселенной территории вдоль Амура, расположив на протяжении более трех с половиной тысяч верст цепь казачьих станиц, в которых расселил не только казаков, но и своей волей освобожденных каторжников и ссыльных.

Деспот и тиран, в чем его особенно яростно обличал ссыльный декабрист Д. И. Завалишин, он, тем не менее, еще в 1846 году, за пятнадцать лет до отмены крепостного права, подал Николаю I записку с предложением освободить крестьян от крепостной зависимости, а когда в его распоряжение сослан был опаснейший государственный преступник Михаил Бакунин, создал ему прекрасные условия для жизни, которыми тот и воспользовался, чтобы бежать из Сибири в Америку. Муравьева тут же отозвали в Петербург.

Хотя и крут был Муравьев, но все же из числа преобразователей. А до него Сибирь страдала от произвола ее губернаторов долгие годы, начиная с князя Матвея Гагарина, казненного за злоупотребления властью и казнокрадство, и кончая предшественником Михаила Сперанского генералом И. И. Пестелем (между прочим, отцом повешенного в 1825 году декабриста Павла Пестеля).

Генерал- губернатор Сперанский был первым реформатором в Сибири в 1819-1821 годах, вселившим надежды на обновление ее управления. С надеждой на возрождение «духа Сперанского» и ехал в Сибирь Кропоткин, определяя свою главную задачу: «Быть полезным…»

Едва устроившись в гостинице, он идет доложить о своем прибытии и попадает на большой прием, который устраивает нынешний губернатор Сибири Михаил Семенович Корсаков. Генерал очень прост, демократичен, одинаково любезен со всеми и не подтверждает традиционно сложившееся в России представление о самовольном и грозном «губернском хозяине». А вот в добровольный приезд выпускника Пажеского корпуса в Сибирь не поверил, хотя не стал допытываться, что да как - не его это дело…

Начинал Корсаков службу в Сибири чиновником особых поручений при Муравьеве четырнадцать лет назад. В 1849 году встречал судно Геннадия Невельского «Байкал», впервые прошедшее в устье Амура. Оттуда тысячу двести верст верхом проскакал за двенадцать дней. И на Камчатке побывал - основал там Петропавловский порт в Авачинской бухте. Корсаков продолжил дела, начатые Муравьевым; поощрял развитие земледелия на Амуре, организовал постоянное пароходное сообщение, закончил строительство телеграфной линии от Петербурга в Иркутск. «В 1862 году высшая сибирская администрация была гораздо более просвещенной…, чем администрация любой губернии в Европейской России», - к такому выводу пришел Кропоткин.

В Сибири дела гражданские вершили офицеры: на них лежало множество обязанностей, по сути, чиновничьих. Им приходилось постоянно быть в разъездах по необъятной губернии, а «фрунтовой службы» не было вовсе.

Девятнадцатилетнему юноше все это было по душе. Здесь вольно дышится. Еще бы - даже в гостиной губернатора свободно обсуждаются крамольные статьи Герцена, критикуется политика правительства и высмеиваются разного рода слабости членов августейшей семьи, включая самого императора.

Петр Кропоткин приехал в Сибирь через год после того, как оттуда, из ссылки, совершил побег Михаил Бакунин. О нем было известно, что он дворянин и офицер, лишенный всех дворянских привилегий за антиправительственную пропаганду за границей. Участвовал в баррикадных боях в Дрездене в 1849 году, за что был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением, но через два года передан русским властям. Семь лет провел в одиночной камере Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Там написал для Николая I ложно-покаянную «Исповедь»; прочтя ее, царь заменил тюрьму вечной ссылкой в Сибирь. И вот на пятом году сибирской жизни Бакунину удалось незамеченным сесть в Николаевске на американский пароход… Официальный Петербург терялся в догадках, почему побег оказался возможным. Разговоров было много…

Главное, что и Муравьев, и Корсаков покровительствовали бунтарю, увлекшему их проектом отделения Сибири от России, с образованием своего рода сибирских «соединенных штатов».

Пройдет десять лет, и Кропоткин назовет себя приверженцем Бакунина, а затем в мировом революционном движении он фактически займет его место как ведущий теоретик анархизма, правда, особого, «кропоткинского» направления. Когда он ехал в Сибирь, то не мог и предполагать такого развития событий. Не рассчитывал, впрочем, он и на то, что из Сибири вернется ученым-естествоиспытателем. Думал лишь об участии в проведении реформ административной системы, о самообразовании, о знакомстве с огромным, богатейшим и неосвоенным краем.

Есаул - по особым поручениям

Быстро пролетели первые три недели в Иркутске. Помощник Корсакова, молодой генерал Болеслав Казимирович Кукель, занимавший пост военного начальника штаба казачьего войска и губернатора Забайкальской области, собирался возвращаться в свою «вотчину», в ситу, и предложил ехать с ним Кропоткину, которому предстояло служить в штабе. Звание он получил - есаул, а должность - чиновник по особым поручениям.

Выехали из Иркутска вечером. На берегу Байкала предстояло переночевать, чтобы утром сесть на пароход. Уже стемнело, когда подъехали к Байкалу, но видно было, что горы вплотную подошли к воде, оставив лишь узкую полоску берега, усыпанного галькой. Горы сплошь покрыты лесом, сбросившим по осени листву, и прорезаны узкими крутосклонными долинами.

Утро открыло великолепный вид: только что выглянувшее солнце окрасило в нежный розовый цвет туман, окутавший горы. На вершинах ослепительно блестел снег, тоже розоватый в лучах невысокого солнца.

…Когда пароход отошел, стало видно, насколько прозрачна вода озера - дно просвечивало, хотя глубина сразу же резко возрастала. Байкал на удивление был спокоен, и трудно было поверить, что еще накануне он неистово бушевал, а вышедший на сутки раньше пароход должен был прятаться в бухте, за утесами.

Через семь с половиной часов высадились на восточном берегу озера, откуда предстоял путь в Читу через широкую Братскую степь по ровной дороге, ярко освещенной солнцем, сияющим в безоблачном небе.

Областная Чита едва ли была похожа на город, но Кропоткин узнал, что еще до 1851 года здесь, в широкой степи, при слиянии рек Читы и Ингоды, была лишь деревушка, состоявшая из нескольких двориков. Пока Кропоткин не подыскал себе квартиру, Кукель предложил ему поселиться в своем доме. Они быстро стали друзьями, и Петр, как более молодой, оказался под сильным влиянием незаурядной личности Кукеля. «Я попал в славное семейство», - писал он в дневнике.