Борис Емельянов - Снежинск – моя судьба Страница 19

Возможно, это случалось и раньше, но кроме того, что Люся начала курить, с какого-то времени я стал замечать и пробудившийся у неё «интерес» к спиртному. По настоящему я понял, как далеко это зашло, в начале 1971 года, когда неожиданно нашёл спрятанную ею в кладовке водочную бутылку. Я чувствовал, что Люся старалась выпивать понемногу, делая это, как правило, в выходные дни, чтобы её пристрастия не заметили на работе. Особенно бдительной она стала после смены руководства сектора натурных испытаний, где она работала секретарем: в июле 1971 года его возглавил Евгений Иванович Парфёнов, человек военный и весьма требовательный к подчинённым. Прежний начальник, Владислав Антонович Верниковский, дававший ей, по-видимому, слишком много свободы, был назначен на должность главного инженера предприятия.

На некоторое время обстановка в нашей семье стала спокойнее, однако продолжалось это не долго: месяца через три на фоне возобновившихся выпивок у Людмилы всё больше стали проявляться явные нарушения психики. Она могла без видимых причин учинить в любую минуту скандал, совершенно забросила квартиру, перестала обращать внимание на то, на чём спят и в чём ходят дети. Дело доходило порой до того, что я с детьми вынужден был ночевать у своих друзей.

Продолжая с далеко не лучшим настроением выполнять обязанности секретаря заводского партбюро, я решил рассказать о моих семейных делах первому секретарю горкома партии Тарасову. Внимательно выслушав меня, он высказал желание встретиться также и с моей женой, а затем – с нами обоими. Признаться, я не совсем понял избранной им «стратегии», но возражать не стал: Владимир Дмитриевич был очень опытным человеком, прошедшим войну, до приезда в наш город работавший секретарём парткома ЧТЗ, и я не мог не уважать его мнения. Вскоре после нашей беседы втроём он сообщил мне, что считает виновной в семейных передрягах Людмилу и попросил продолжать работу секретарём даже в случае расторжения брака.

Трагедия с Людмилой

Это произошло в воскресенье 26 сентября 1971 года. Утром я ушёл в гараж позаниматься с «захандрившей» машиной. Старший сын Сергей болел ангиной и поэтому был дома, а Дима гулял где-то с ребятами. Часа через полтора ко мне примчался на велосипеде Сергей и сообщил, что маме плохо, что она, видимо, сильно обожглась. Я побежал домой. Люся лежала на полу кухни в обгоревшем халате, прилипшем к телу. Её состояние и объём ожогов я не мог сразу оценить, хотя она была в сознании и пыталась что-то отвечать на мои вопросы. Вскоре до меня дошло, что она была сильно пьяна. Я вызвал скорую помощь и поехал вместе с ней в больницу. На следующий день мне сказали, что у неё было обожжено более 40% поверхности тела. К этому времени я уже понял, что произошло на кухне. После моего ухода в гараж Люся крепко выпила и решила пожарить курицу. Зажгла газ, поставила разогреть сковороду и стала кому-то звонить. Говорила, видимо, долго, забыв про газовую плиту. Потом взяла бутылку с растительным маслом и стала лить его на раскалённую сковородку. Масло мгновенно воспламенилось и вместе с пламенем обдало Люсю. Будучи в шоковом состоянии, она с помощью Серёжи сумела затушить пламя, но быстро остановить оплавление нейлонового халата было невозможно.

Прошло около месяца, когда мне сказали, что Людмилу надо отправлять в Москву – в ожоговый центр Института хирургии. Направление и другие документы оформили быстро…

Эта поездка запомнилась на всю жизнь. Везли Людмилу в аэропорт Челябинска на машине скорой помощи в сопровождении медсестры, а дальше я остался один. Увидев такой необычный «багаж», стюардесса запротестовала, но мне удалось уговорить командира экипажа. Вступились за меня и некоторые пассажиры.

В самолёте ТУ-154 оказалось несколько свободных мест, что позволило освободить три расположенные рядом кресла. При подъёме по трапу мне кто-то помогал, держа носилки за передние ручки, а сзади я оказался один и почти на вытянутых вверх руках из последних сил старался поддерживать носилки так, чтобы Люся с них не сползла вниз. В какой-то момент я не выдержал, и только с помощью одного из мужчин смог избежать падения. Откинув у кресел подлокотники, мы с большим трудом уложили носилки, которые загородили весь проход. И при посадке, и во время полёта тем, кому надо было пройти на своё место, приходилось перешагивать через поручни носилок. Все два часа полёта мне пришлось одной рукой удерживать носилки от сползания с кресел, а второй держаться за край полки для ручной клади. Напряжение было таким, что порой казалось, что в любой момент моё сердце просто не выдержит.

В аэропорту Домодедово мне также помогли и я, наконец, добрался до местного здравпункта, а оттуда на вызванной машине скорой помощи – до ожогового центра. В Москве я пробыл около недели, ежедневно находясь в палате, где лежала Люся. Прилетал я в Москву и ещё несколько раз.

В феврале 1972 года, после 4-месячного лечения, Люсю выписали. Я был почти уверен, что перенесенные ею страдания навсегда отобьют тягу к водке, но не прошло и двух недель, как она снова напилась. Все мои надежды окончательно рухнули. Врачи поставили ей диагноз – «алкоголизм» и вскоре отправили в Челябинск, в психиатрическую больницу, где она находилась три недели. Когда я её забирал домой, один из докторов сказал мне, что преодолеть такой недуг, особенно если это касается женщины, может только чудо. Чуда не случилось. Из-за непредсказуемого поведения Людмилы, сопровождавшегося разного рода «сюрпризами» – вплоть до битья посуды – совместная жизнь становилась невозможной, однако я боялся, что в случае развода детей оставят матери. И вот однажды, совершенно неожиданно для меня, мой младший сын Дима решительно заявил: «Папа, надо разводиться!». Последние мои колебания закончились…

28 марта 1973 года я подал заявление на развод. Судья был в отпуске, поэтому расторжение брака затянулось. Развод был оформлен только 10 августа. Перед этим к нам приходила судисполнитель и спросила Серёжу и Диму, с кем они хотят жить. Они сказали, что останутся с отцом.

Вскоре после развода я обратился к директору объекта Ломинскому с просьбой расселить нас (в это время Тани с нами уже не было: в 1972 году, через полгода после выхода замуж за офицера военно-сборочной бригады Владимира Валова, она поселилась с ним в общежитии). В октябре я получил малогабаритную двухкомнатную квартиру, а Людмиле через некоторое время дали комнату 14 кв. м. В 1981 году, сменив шесть или семь мест работы, она была выселена из города за какой-то проступок. Как я потом узнал, проживала она где-то в Каслинском районе, работая на разных должностях до 1989 года. 9 января 2003 года Людмилы не стало. Смерть наступила после падения с крыльца дома, где она жила. Я ездил с Серёжей в Касли на её похороны. Позднее Сергей вместе с сестрой Людмилы Таней и её мужем вместо деревянного креста проставили памятное надгробие…

Далеко не сразу после нашего развода воспоминания о пережитом стали утрачивать свою остроту. Чувства, которые я испытывал когда-то к Людмиле, долго ещё не оставляли мою душу. Было мучительно больно, что всё так получилось…

Глава 3. Шаги в новую жизнь

Вскоре после размена квартиры мама, будучи уверенной, что один я не смогу справиться с уходом за детьми, стала внушать мне, что я должен найти себе новую жену, которая бы не пила и не курила: после всего пережитого она считала это главным условием. Я понимал, что она права, но торопиться не собирался, поскольку хотелось найти не просто не пьющую и не курящую, но и подходящую в других отношениях женщину. Так получилось, что мне недолго пришлось ходить в холостяках. За дело взялась Нина Сафонова, предлагая то один, то другой варианты. Признаться, мне была не по душе её бурная деятельность, и я не раз пытался охладить её пыл. Но вот однажды мне назвали женщину, которая была хорошо знакома мне. Звали её Рената Ивановна. Она была одного со мной года рождения и работала инженером-конструктором на том же заводе, что и я. Я помнил её и как студентку МИФИ-6, когда преподавал черчение. Знал я и то, что ей пришлось пережить две семейные драмы. Первый брак – с Василием Поздняковым – закончился разводом. Это был очень хороший человек и активный спортсмен, многое сделавший для развития футбола в городе, но он не смог противиться друзьям, которые часто приходили в гости, где обсуждения спортивных дел редко когда обходились без горячительных напитков. Постепенно Василий скатился к запоям, и в 1968 году Рена развелась с ним. Своих детей у них не было, и с Реной остался 4-летний приёмный сын Вова, взятый из детдома в 2-месячном возрасте. В 1970 году она вышла замуж за Анатолия Алексеевича Никитина, работавшего с Реной в конструкторском бюро завода №2 – отличного в недавнем прошлом гимнаста, доброго по натуре и очень надёжного человека. Я хорошо знал и уважал Толю и, часто бывая в КБ по работе, видел, как они были счастливы. Однако им не суждено было долго радоваться жизни. 20 июня 1971 года Анатолий вместе с Вовой поехал на мотоцикле с коляской к своим родителям в Свердловск. За рулём был его друг, тоже гимнаст, Альберт Полозов. Проезжая Сысерть, они попали в аварию. Как оказалось, в самый последний момент, осознав неизбежность столкновения со встречным автомобилем, Полозов подставил под удар коляску, в которой находился Анатолий с ребёнком, и тем самым сохранил себе жизнь. Толя с мальчиком погибли на месте…