Борис Емельянов - Снежинск – моя судьба Страница 20

Когда в октябре 1973 года Нина Сафонова и Люся Дедешина повели со мной разговор о Рене, как наиболее подходящей спутнице жизни, я не сразу нашёл, что ответить на это предложение. Я колебался, не представляя себе, как женщина, с которой я привык общаться только как с коллегой по работе, может стать моей женой. Ведь нам надо будет перейти в совершенно иные, непривычно близкие отношения. Беспокоило и то, как мои дети воспримут появление в доме незнакомой им женщины и как сама Рена отнесётся к такой непростой перемене. Но меня уверили, что с Реной они говорили, она всё понимает и готова на такой шаг.

Взвесив все «за» и «против», поговорив с сыновьями и познакомив их с Реной, я написал письмо маме. Она приехала в начале декабря 1973 года, а 21 числа состоялась наша свадьба. Были наши друзья, родители Рены, которые переехали в город из Нижнего Тагила вскоре после описанной выше трагедии, и моя мама.

Не буду вдаваться в подробности становления моей вновь образованной семьи, но первые несколько месяцев у нас с Реной не всё было просто. Пожалуй, главной сложностью было то, что я никак не мог освободиться от скованности в отношениях, не мог стряхнуть с себя груз прежних привычек и недавних переживаний: прошлое напоминало о себе порой самым неожиданным образом. По-настоящему радовало лишь то, что благодаря моей матери и Сергей, и Дима сразу же стали называть Рену мамой. А Рена с первых же дней не жалела сил, чтобы оправдать такое к ней доверие. Она всё успевала по дому и никогда не забывала о наших желудках, которые давно уже истосковались по нормальной пище.

В том же году произошло событие, которое круто изменило мою жизнь на трудовом поприще: 1 ноября 1973 года на собрании коммунистов КБ-1 Всесоюзного НИИ приборостроения (ВНИИП) меня избрали секретарём парткома этого подразделения.

События развивались совершенно неожиданным для меня образом – после того, как возглавлявший в то время партком Владимир Степанович Онищенко решил вернуться к конструкторской работе. Эта должность была освобождённой, т.е. требовала перехода в штат горкома партии, но из работников КБ-1 подобрать подходящую кандидатуру не удавалось, и тогда начальник конструкторского сектора №6 этого КБ Николай Николаевич Криулькин предложил меня (сам я об этом ничего тогда не знал). Необычность ситуации заключалась в том, что в качестве кандидата на столь ответственную работу был назван сугубо заводской работник, знакомый лишь с несколькими специалистами КБ. Лишь позднее я понял, что Криулькин исходил не только из собственных впечатлений о встречах со мной, но и из оценки, которую высказала ему его жена, Галина Николаевна Орлова, работавшая на нашем заводе начальником химической лаборатории.

В конце сентября меня пригласил к себе В. Д. Тарасов. От него-то я и услышал шокировавшее меня предложение. Это было как гром среди ясного неба! Я стал уговаривать Владимира Дмитриевича отказаться от этой идеи, объясняя, что мне нравится на заводе, и я не хочу бросать интересное для меня дело. В качестве ещё одного аргумента я назвал и то, что в новом для меня коллективе могут не понять, что на пост секретаря парткома такого крупного и важного тематического подразделения предлагается только что разведённый человек. Беседа длилась довольно долго. Тарасов убеждал меня, что не следует бояться такого поворота в жизни: он и сам был в подобной ситуации, когда работал в оборонном КБ ЧТЗ и его сагитировали возглавить партийный комитет завода, и что не жалеет об этом. Откровенный разговор и уверенность Тарасова, что у меня всё получится, склонили меня к согласию, хотя я до самого собрания в КБ сильно переживал и сомневался, что поступаю правильно.

На собрании, после того как я ответил на немногочисленные вопросы из зала, выступил с очень тёплыми словами в мой адрес Н. Н. Криулькин. Голосование нескольких сот коммунистов за избрание меня секретарём парткома было единогласным.

В следующие два дня я принимал дела у В. С. Онищенко, который подробно рассказал о партийной организации КБ и о характере работы. Он тоже был уверен, что у меня всё получится.

Я понимал, что мне предстоит многое сделать, чтобы оправдать оказанное доверие: ознакомиться с тематикой работы (КБ занималось разработкой ядерных зарядов), установить регулярные контакты с руководством КБ и секторов, профсоюзным, комсомольским и спортивным активом, познакомиться с людьми, составлявшими большой и весьма уважаемый в городе коллектив – около 1,5 тысяч человек. КБ-1 было известно и спортивными достижениями, а команда «Торпедо» постоянно занимала самые высокие места в легкоатлетических эстафетах, проводившихся в День Победы. Очень развита была здесь и художественная самодеятельность. Особенно много поклонников и в КБ, и в городе было у прекрасного инструментального ансамбля, организованного ещё в середине 1960-х гг. инженером 12-го сектора Вадимом Алексеевичем Андреевым (на его концертах городской ДК всегда был переполнен).

С самого начала работы в КБ я старался поддерживать таких неординарных людей. В этом мне всегда помогали потом председатели профсоюзного комитета КБ: сначала Кислов Николай Тимофеевич, а затем Демьянов Юрий Александрович – исключительно ответственный и надёжный в любом деле человек.

В первое время меня несколько тревожило, как я буду воспринят в газодинамическом секторе, большую часть которого составляли высоко эрудированные специалисты, предъявлявшие повышенные требования не только к самим себе, но и своим оппонентам. Здесь было немало разносторонне одарённых людей, способных быстро понять истинную цену ранее незнакомому им человеку, тем более такому, который пришёл руководить ими – пусть даже только в общественно-политических вопросах. Да и возглавлял сектор видный учёный – доктор физико-математических наук Санин Игорь Васильевич, обладавший к тому же своеобразным характером: неизменная внешняя благожелательность не всегда была адекватна его реальному отношению к собеседнику. Это я понял отнюдь не сразу.

Первый разговор с главным конструктором института, возглавлявшим КБ №1, Борисом Васильевичем Литвиновым, которого до этого я знал только по нечастым заводским контактам с ним, оказался обнадёживающим, что позволяло надеяться на его поддержку в будущем.

Ознакомление с подразделениями КБ также вполне удовлетворило меня. Я почувствовал, что не только коммунисты, но и беспартийные с интересом восприняли «чужака», а некоторые стали заходить в партком просто поговорить на ту или иную тему, задать интересовавший их вопрос, высказать какие-либо замечания или предложения. Кроме того, мне удалось довольно основательно познакомиться с работой партийных комитетов КБ №2 и завода №1 – самого крупного коллектива института. Возглавляли их очень опытные и инициативные люди – Валерий Васильевич Клевцов и Евгений Александрович Дедов. Такое общение было весьма полезно, и я почувствовал себя ещё более уверенно.

И всё-таки время от времени я задумывался о том, правильно ли поступил, перейдя на общественно-политическую работу. В основе сомнений была и другая причина. Я стал острее, чем прежде, осознавать, что в деятельности КПСС, возглавляемой быстро стареющим Политбюро, накопилось, мягко говоря, немало недостатков, а Леонид Ильич Брежнев как Генеральный секретарь ЦК, был явно не склонен к серьёзным изменениям в обществе. Многое было неладно и во внутриполитической жизни, и в экономике, а в реальность хрущёвской задумки построить к 1980 году почти готовый коммунизм мало кто верил – в том числе, вероятно, и на самом «верху». Недаром в 1967 году в речи, посвящённой 50-летию Октябрьской революции, Брежнев заявил, что в СССР построено развитое социалистическое общество. О скором коммунизме уже не говорили, но и этот вывод в народе не воспринимался. Раздвоенность в оценках действительности переживали и многие коммунисты, но вынуждены были вести себя «как положено»: как тогда шутили, «колебаться можно было только вместе с линией партии».

Хотя меня и тревожили эти проблемы, приходилось ко всему этому приспосабливаться – тем более, в таком особом, режимном, городе. Но даже в этих условиях и у нас нашёлся человек, который не побоялся высказать своё мнение о некоторых негативных моментах в политической жизни страны. Это был Армен Айкович Бунатян – начальник математического сектора ВНИИП, доктор технических наук и лауреат Ленинской премии, которого многие знали как талантливого руководителя и весьма неординарного человека.

Случилось это 8 декабря 1973 года, на 12-й городской отчётно-выборной партийной конференции, делегатом которой довелось быть и мне. Всё шло как обычно. На конференции присутствовал и представитель обкома партии – заведующий оборонным отделом Василий Владимирович Меренищев, которого я мало тогда знал.