Рудольф Баландин - Михаил Ломоносов Страница 19

Кафедра химии пустовала. Барон Корф просил немецкого горного советника профессора Иоганна Фридриха Генкеля рекомендовать специалиста-химика. Такого не нашлось, и Генкель предложил прислать ему трех толковых молодых людей для изучения горного дела и металлургии. Его предложение было принято и утверждено Сенатом. Фон Корф в марте 1736 года представил Императорскому кабинету записку:

«Если по моему, 23 февраля сего года поданному докладу всемилостивейшее повелено будет несколько молодых людей в Фрейбург к берг-физику Генкелю для обучения металлургии отправить, то могут выбраны быть из нижеследующих учеников:

1. Густав Ульрих Райзер, советника Берг-коллегии сын, рожден в Москве и имеет от роду 17 лет.

2. Дмитрий Виноградов, попович из Суздаля, 16 лет.

3. Михайло Ломоносов, крестьянский сын из Архангелогородской губернии, Двиницкого уезда, Куростровской волости, 22 лет.

Понеже они все те свойства имеют, каких помянутый берг-физик требует, то надеяться можно, что они со временем изученные берг-физики будут (хотя Дмитрий Виноградов с Михайло Ломоносовым немецкого языка не знают, однако еще в бытность свою здесь через три месяца столько научиться могут, сколько им надобно)».

Замечательно уже то, что никто не стал возражать против включения в список крестьянского сына. Понимали: ум, память и прилежание не имеют отношения к сословной принадлежности.

На год обучения и содержания студентам выделили 1200 рублей. Согласно инструкции от них требовались пристойное поведение, старательное изучение наук, после чего практическое изучение рудников. Усовершенствоваться в русском, немецком, латинском и французском языках, «чтобы они ими свободно говорить и писать могли, а притом учиться прилежно рисованию; каждые полгода присылать в Академию наук известия об успехах и нечто из своих трудов», а также счета и расписки о расходах. Дополнительная инструкция предполагалась, «ежели они потом, смотря по обстоятельствам, далее в Саксонию, Голландию, Англию и Францию посланы будут».

Согласно одной версии, профессор запросил сумму, которую Академия выплатить не могла, и потому командировка едва не сорвалась. Настойчивый фон Корф с той же просьбой обратился в Марбург к Вольфу, и тот дал согласие. По другой версии, отец Густава Райзера предложил фон Корфу направить трех молодых людей сначала в Марбургский университет, проректором которого был Христиан Вольф, для более основательного изучения математики, физики, механики и химии.

Так или иначе, а в начале ноября 1736 года трое русских студентов морем прибыли в Марбург, пережив сильный шторм, едва не опрокинувший их судно.

Ломоносов получил возможность ознакомиться с научными достижениями последних десятилетий. У Христиана Вольфа он слушал лекции по философии, логике, математике, механике и физике, а у профессора Юстина-Герарда Дуйзинга — по химии. Кроме того, вместе с Виноградовым он брал уроки немецкого и французского языков, рисования, танцев и фехтования.

(Позлее, отправляясь в Фрейберг к горному советнику Генкелю, Ломоносов получил от двух упомянутых профессоров прекрасные отзывы о своих успехах в познании наук.)

В октябре 1738 года он послал в Академию донесение на немецком языке о лекциях, которые посещал, и о приобретенных им книгах, а также свою статью по одному из вопросов физики и стихотворный перевод: «Ода, которую сочинил господин Франциск де Салиньяк де ля Мотта Фенелон, архиепископ дюк Камбрейский, священныя Римския империи принц».

Выбор произведения рассчитан, пожалуй, на восприятие русскими вельможами. По содержанию это пейзажная лирика с философским подтекстом. В оде воспеваются величие и безмятежная красота природы, в отличие от алчного, похотливого, суетного и жестокого мира людей…

Впрочем, о стихах мы поговорим позже. А пока вернемся в Марбургский университет, где приобщаются к наукам Михаил Ломоносов и его товарищи. Время и деньги они тратили не только на обучение и безбедное проживание. Ломоносов и Виноградов несколько лет провели в монастырских стенах — полуголодные, в плохонькой одежде. А теперь у них в карманах золотые монеты, а вокруг столько соблазнов!

«И вот все трое неудержимо предаются кутежу, — писал А.И. Львович-Кострица, — и, конечно, со всеми безобразиями, на какие способен, кажется, один подгулявший русский человек. Цены деньгам они не знали, обращаться с ними не умели и тратили их без зазрения совести. Конечно, должны были прийти и вскоре пришли тяжелые дни, когда в их карманах не оказалось ни гроша. Но в университетских городах Германии студент с давних пор пользовался кредитом. Раздобыли его и наши молодые люди, однако отказаться от разгула им было уже нелегко».

Так ли точно все было, сказать трудно, да и безобразия творят не только пьяные русские. Однако выданные им средства они растратили уже в первый же год. Христиан Вольф написал в Петербургскую Академию: «Деньги, привезенные ими с собой, они прокутили, не заплатив того, что следовало, а потом, добыв себе кредит, наделали долгов. Не мешало бы напомнить им, чтобы они были бережливее, а то в случае отозвания их окажутся долги, которые могут замедлить их отъезд Они, кажется, еще не знают, как надо обращаться с деньгами и жить бережливо, да и не думают о том, чем кончится дело, когда отзовут отсюда. У г. Ломоносова, по-видимому, самая светлая голова между ними; при хорошем прилежании он мог бы научиться многому, выказывая к учению большую охоту и любовь».

В ответном письме из Петербурга русским студентам строго указывалось: «Не тратить денег на наряды и пустое щегольство… остерегаться делать долги». Но с тем же наставлением они отбыли в Германию, и если оно не возымело действия, на это были веские причины.

Немецкие студенты, преимущественно дети состоятельных родителей, вырвавшись на свободу, считали своим первейшим долгом не учиться, а веселиться. Попойки, удальство, карточные игры, драки, совращение девиц, дуэли на шпагах… Войдя в эту среду, русские студенты, имевшие поначалу немалые средства, старались не отставать от других, а то и превзойти их в бесшабашных поступках.

«Марбург, — писал Георгий Шторм, — весь в зелени, разбросанный по крутым уступам холма, представлял живописную картину пестротой своих черепичных крыш и поздней готикой замков, видом фланирующей молодежи и охотничьих кавалькад.

Молодежь далеко не всегда фланировала спокойно. Гораздо чаще студенты бродили шумными ватагами, врывались в церкви во время свадеб и похорон, разбивали купеческие лавки и синагоги; били окна в домах. Они держали город в постоянном страхе. Схватки между студентами и обывателями были весьма обычным зрелищем. Население оповещалось о драках колокольным звоном. Во время же выбора нового ректора, набат не умолкал».