Михаил Киссель - Философская эволюция Ж.-П. Сартра Страница 19

Этот весьма важный пункт воззрений Сартра способен дать повод для неправильных толкований, равно как и вытекающий из него вывод об абсолютном пессимизме Сартра. Дело в том, что фундаментальный проект внутренне противоречив и по существу своему неосуществим: в абсолютной наполненности бытия-в-себе нет места для свободы и, с другой стороны, сама свобода есть непрестанное отрицание бытия-в-себе. Поэтому попытка «выскочить» из условий человеческого существования заранее обречена на неудачу, что и провозглашается торжественно в заключительных строках четвертой части трактата: «Вся человеческая реальность есть страсть, поскольку она проектирует потерять себя и одновременно конструировать в-себе-бытие, которое избегает фактичности (и тем самым абсурдности. — М. К.), будучи своей собственной основой, причиной самой себя, тем, что религии именуют Богом. Таким образом, страсть человека противоположна страсти Христа, ибо человек теряет себя как человек для того, чтобы родился Бог. Но идея Бога противоречива, и мы теряем себя напрасно; человек — это бесплодная страсть»[26].

Опираясь на этот заключительный пассаж и ряд других высказываний того же рода, разбросанных по всему трактату, исследователи обычно интерпретируют философию Сартра в духе крайнего пессимизма и полной безысходности. «Трагический финал» — так назвал свою книгу о Сартре У. Дезан. Правомерность такой характеристики не приходится отрицать, надо только ясно представлять себе границы и смысл сартровского пессимизма. Фундаментальный проект человека обречен на банкротство, но при этом весьма важно выяснить, каков же все-таки смысл этого проекта более определенно.

Что же все-таки это значит — желание быть богом? Первое, что здесь приходит в голову и на что, главным образом, обращают внимание комментаторы, — это развенчание всякого религиозного (в том числе христианского) идеала, поскольку отвергается сама идея бога. Но этим далеко не исчерпывается замысел Сартра. Кроме анализа логического состава самого понятия бога (единство в-себе- и для-себя-бытия) и демонстрации его логической противоречивости сартровский тезис означает развенчание совсем иного идеала, ничего общего с христианским не имеющего. В самом деле: «желание быть богом» — отнюдь не императив истинного христианина, наоборот, с ортодоксальной точки зрения — это величайшая ересь и богохульство. Да в приведенной цитате прямо говорится: «страсть человека противоположна страсти Христа». Неужели Сартру не известно, что долг настоящего христианина — Imitatio Christi (подражание Христу)?

Специфический смысл фундаментального проекта лучше всего, по нашему мнению, раскрывается при анализе третьего модуса бытия, о котором у нас до сих пор не шла речь, — бытия-для-другого. «Другой» составляет существеннейший момент экзистенциальной ситуации, радикально меняющей положение экзистенциального сознания. Существование другого, обладающего свободой, как и я сам, делает меня объектом в его глазах и в моих собственных, ибо я всей кожей, всем существом своим ощущаю присутствие другого и его взгляд, направленный на меня. Феноменология «взгляда», подробно развернутая в «Бытии и Ничто», представляет один из интересных моментов разбираемого учения. Феноменологический метод, собственно, и обнаруживает свою плодотворность при описании ситуаций подобного рода.

Коренной методологический порок экзистенциальной феноменологии заключается в том, что ее приверженцы необоснованно расширяют границы применения этого метода, но отсюда вовсе не следует, что феноменологический метод — вообще идеалистическая выдумка. Феноменологический метод опирается на один несомненный факт психической жизни: на факт самосознания и рефлексии (размышления) по поводу данных самосознания. Мы на каждом шагу обращаемся к этим операциям. Идеализм феноменологов сказывается в их стремлении представить субъективный метод самоанализа в виде изначального, основного и определяющего, а объективный метод науки — в виде вторичной абстракции, или, как они выражаются, «конституированной рефлексии». Поэтому субъективный метод у них совершенно неправомерно узурпирует права научного метода и становится совершенно бесконтрольным, тогда как на самом деле данные самоанализа только тогда будут действительно надежны, когда каждый шаг самоанализа будет находиться под контролем экспериментально-логических проверочных процедур науки. Но как первичный материал объективного научного исследования человеческого мышления и действия данные самоанализа полезны, а в некоторых случаях просто незаменимы. Об одном из таких случаев мы сейчас и говорим.

Когда я ощущаю на себе взгляд другого, то мнимой замкнутости моего внутреннего мира приходит конец и я на опыте собственных переживаний углубляюсь в область межличностных отношений. Обращенный на меня взгляд может означать многое: от безграничного обожания до животной ненависти, и диапазон этих значений Сартр кладет в основу рассмотрения различных видов бытия-для-другого. Общую основу этой безмолвной встречи взглядов составляет обоюдное желание сохранить свою свободу в присутствии другого, нейтрализовать или даже поставить на службу собственному самоутверждению другого человека и тем самым преодолеть комплекс опредмечивания — так можно обозначить ту негативную эмоцию, которая возникает у меня, когда я чувствую себя объектом рассматривания.

Эта общая установка восстановить автономию бытия-для-себя невзирая на существование другого реализуется в поведении человека двумя путями: «превзойти трансцендентность другого, или, напротив, поглотить в себе эту трансцендентность, не утрачивая ее характера трансцендентности — таковы две первоначальные позиции, которые я принимаю по отношению к другому»[27]. Первая позиция есть не что иное, как утверждение собственной свободы путем отрицания свободы другого, и находит она выражение в таких актах поведения, как «индифферентность», «желание», «ненависть», «садизм». Вторая позиция представляет собой попытку добиться у другого добровольного признания своей свободы, и средствами ее осуществления служат «любовь», «язык» и «мазохизм».

Начнем со второй позиции. Смысл ее нагляднее всего проступает в любви. В чем же суть «проекта любви» по Сартру? В конкурентных отношениях между любящими. Каждый хочет одного и того же: обладать не телом, но «свободой» («душой») предмета своей страсти, хочет «существовать a priori как объективный предел этой свободы»[28], иными словами, быть для другого «всем». Но, во-первых, эти стремления наталкиваются друг на друга, ибо они противоположно направлены. Во-вторых, даже само осуществление проекта свободы равнозначно его крушению, ибо стать для другого всем значит потерять себя.