Бернард Барух - От биржевого игрока с Уолл-стрит до влиятельного политического деятеля. Биография крупного американского финансиста, серого кардинала Белого дома Страница 19

Я всё ещё был склонен быстро закипать гневом. Однажды в колледже я бежал вверх по ступеням, когда кто-то из студентов оскорбил меня, упомянув мою мать. Ударом кулака я тут же сбил его с ног. И тут перед нами предстал президент Вебб, который, к слову, в битве при Геттисберге командовал бригадой у юнионистов[27], а потому почитался всеми нами за образец военной дисциплины.

У студента, которого я ударил, шла кровь. Сурово посмотрев на меня, генерал Вебб воскликнул:

– Джентльмен и сын джентльмена участвует в драке!

– Да, сэр, – ответил я сердито. – Я пытался убить его. Он мерзко отозвался о моей маме.

Генерал Вебб потребовал пройти к нему в кабинет.

– Такие молодые люди, как вы, должны отправляться в Вест-Пойнт[28], но сначала я должен разобраться в том, что случилось.

По предложению генерала Вебба я попытался попробовать поступить в военную академию Вест-Пойнт. Отец проверил моё физическое состояние. И тут, к нашему удивлению, выяснилось, что, когда он держит часы у моего левого уха, я не слышу тиканья. Я был почти полностью глух на это ухо.

Помню, как мы играли в бейсбол против Манхэттенского колледжа на поле, где сейчас находится Морнингсайд-Хайтс[29]. В девятом ининге у лунки находилось двое или трое игроков, и мне нужно было совершить выигрышную пробежку. Некоторые мальчишки начали кричать: «Беги „домой”, коротышка! Беги „домой”!»

Первым мячом я попал точно в «нос». До сих пор чувствую тот удар. Игроки благополучно отправились по «домам». Я тоже отправился к себе «домой», и в этот момент мяч попал в руки кэтчера. Я тогда побежал к нему. Он тут же выронил мяч. Судья прокричал: «Сэйв!»

Разгорелась драка, и кто-то стукнул меня битой по левому уху. И хотя тогда я об этом не знал, как оказалось, тот удар повредил барабанную перепонку, что в конечном счёте подвело черту на моей мечте поступить в Вест-Пойнт.

Во время как Первой, так и Второй мировых войн, работая с офицерами армии в Вашингтоне над проблемами мобилизации, я рассказывал им, что мог бы стать генералом, если бы не та игра в бейсбол.

К моменту окончания НГК, побывав школьным «политиком» и немного спортсменом, я стал считать себя настоящим нью-йоркским жителем.

Окончив колледж, я продолжал заниматься спортом, регулярно посещая гимнастический зал, которым управлял Джон Вудс. Зал Вудса располагался над прокатными конюшнями на 28-й улице, между 5-й и Мэдисон-авеню. Это было чем-то вроде спортивного клуба, пользующегося большой популярностью. Среди клиентов были знаменитые актёры того времени, адвокаты, брокеры, священники, профессиональные борцы и спортсмены всех профилей.

У Вудса я довольно много играл в гандбол. Но большую часть времени посвящал боксу. Среди профессионалов, работавших в клубе, были Боб Фитцсиммонс[30], Джо Чойнски[31], Билли Смит, «моряк» Шарки[32] и Том Райан. Я мог часами наблюдать за ними, пытался овладеть их приёмами. Если «профи» пребывали в хорошем настроении, они могли указать нам на наши недостатки, подсказать, как преодолеть неуклюжесть.

Фитцсиммонс говорил, что моим главным недостатком было то, что я не обладаю достаточно сильным ударом.

– Когда бьёшь человека в челюсть, – советовал он, – старайся выбить его блок. Если бьёшь его в корпус, старайся направить перчатку как бы сквозь него. – Фитцсиммонс также предупреждал меня: – Держи себя в руках, когда дерёшься.

Одна схватка в зале Вудса стала для меня чуть ли не самым волнующим воспоминанием в жизни. Мне пришлось драться с рыжим полисменом, патрулирование которого проходило вдоль 5-й авеню. Он был примерно одного роста со мной, но намного превосходил меня в весе. Кроме того, он был хорошим боксёром.

Очень скоро он стал гонять меня по всему рингу. У меня из носа и рта текла кровь, я тщетно пытался применять все навыки и трюки, которым научился, но казалось, в этом не было никакого толку.

Мои чувства «поплыли», и, наверное, мой противник слегка расслабился. Как бы то ни было, на мгновение он раскрылся, и левой рукой я нанёс удар ему в район желудка, вложив в него каждую унцию своего веса, а затем правой, которая была у меня сильнее, я ударил его в челюсть. Когда после этого великан-полисмен рухнул на пол, я испытал доселе невиданное в жизни удивление. В то время после нокдауна бойцу не нужно было отбегать в угол. С ходящими вверх-вниз от усталости плечами я стоял над противником и ждал, когда он поднимется. Но он так и не встал, пока на его голову не опрокинули ведро воды. Я почувствовал, как кто-то ткнул меня в спину, и, обернувшись, увидел ухмылявшееся веснушчатое лицо Боба Фитцсиммонса.

– Профессиональный ринг в твоём лице потерял хорошего бойца, – проговорил он с улыбкой. – Ты уже поплыл, но сумел продержаться. Вот так и нужно поступать каждый раз. Ты знаешь, как ты сейчас себя чувствуешь, скорее всего, не очень хорошо. Но ты никогда не можешь знать, как чувствует себя твой противник. Может, ему еще хуже. Бой никогда не закончен, пока один из бойцов не выйдет из строя, – продолжал он убеждённо. – И пока это не ты, у тебя всегда есть шанс. Для того чтобы стать чемпионом, нужно научиться принимать удары, иначе не сможешь наносить их.

Я постарался вынести эту философию далеко за рамки боксёрского ринга. Она не всегда помогала мне достигать самых вершин, но благодаря ей я выиграл много боёв, которые, не следуя ей, мог бы проиграть. Для того чтобы в любом деле достичь вершин, ты должен научиться принимать и горькое, и сладкое, насмешки и колкости других парней, глумление, угрозы, упорное сопротивление противника и горечь собственного разочарования.

Я навсегда остался горячим поклонником ярких профессиональных боёв. В более молодые годы я коллекционировал фотографии выдающихся боксёров и даже после того, как женился, продолжал держать в подвале своего дома боксёрский ринг, где тренировался с боксёрским мешком.

Я всегда занимался физическими упражнениями, что, несомненно, позволило мне сохранить хорошее здоровье. Но главной наградой, которую я вынес из занятий боксом, стало умение контролировать свой темперамент и добавившееся к более стойкой психике чувство уверенности в себе. Мне говорили – и я согласен с этим, – что, сознавая это, легче быть благоразумным и всё понимающим. Если же это не помогает, ты всегда можешь нанести удар.

Когда мне было около 22 лет, я снялся на фотографии, где позирую с усами, чёрными, вьющимися, почти курчавыми волосами, со сложенными на голой груди мускулистыми руками. Этот снимок до сих пор стоит на столе в моей комнате, и когда я смотрю на него, он напоминает мне, как изменился тот маленький толстый мальчик, что впервые приехал в Нью-Йорк.