Бернард Барух - От биржевого игрока с Уолл-стрит до влиятельного политического деятеля. Биография крупного американского финансиста, серого кардинала Белого дома Страница 18

Несмотря на то что теперь я утратил былую робость, даже сейчас я всё ещё чувствую себя неудобно на вечеринках и на больших собраниях. Как-то наша семья отправилась на свадьбу к какой-то дальней кузине. Промучившись на мероприятии какое-то время, я выскользнул из зала и спустился в холл, где скрывался до тех пор, пока гости не начали расходиться.

Никогда не забуду чувства огромной паники, охватившего меня на первой большой вечеринке. Помню, отмечали дебют Мари, старшей из трёх любимых сестёр Дика Лидона. Дик часто бывал у меня дома, а я у него, и я был знаком со всеми сёстрами. Но идея присутствовать на почти официальном мероприятии вызывала у меня нервную испарину.

Зная о моей застенчивости, Дик заранее предупредил мою мать, что я в числе приглашённых, и попросил её проследить, чтобы я обязательно пришёл. Когда мама твёрдо заявила, что я должен идти туда, я был готов убить Дика. Я напомнил ей, что у меня нет вечернего костюма. В ответ мама заявила мне, что для этого отлично подойдёт выходной костюм отца. Это был последний или предпоследний год моего обучения в колледже, и, хотя отец имел шесть футов (183 см) роста, я к тому времени был ещё выше.

Вечером того дня мама приготовила отцовский костюм, рубашку, воротничок и белый галстук. Я натянул на себя всё это. Брюки были слишком коротки. Они сидели на мне так, будто я готовился переходить реку вброд. Тогда мама опустила подтяжки так, чтобы брюки сидели хоть чуть-чуть ниже и доставали до верхней части обуви. Жилет тоже был короток. Мама приколола его английскими булавками к рубашке, чтобы этот недостаток был не так заметен.

Мои длинные мосластые руки далеко высовывались из рукавов пиджака. С этим мама ничего не смогла сделать. При каждом движении руками пиджак задирался на спине, и с этим тоже ничего нельзя было поделать.

Когда я посмотрел на себя в зеркало, на лбу у меня выступили тяжёлые бусинки пота. Моё лицо было белым как простыня.

Завершив последние приготовления и убедившись, что все булавки приколоты, мама за руку отвела меня в холл и, наклонив мою голову, поцеловала.

– Ты самый красивый мальчик на свете, – сказала она.

Но это мало помогло.

– Помни, – добавила она, – в твоих венах течёт кровь принцев. – Мама любила повторять, что её род происходит от царя Давида. А если она что-то говорила, то так это и было на самом деле. – Нет никого лучше тебя, но и ты не лучше других, пока не докажешь это.

Я осторожно натянул своё пальто. Мама легонько подтолкнула меня в спину и заверила, что все будут рады видеть меня. Я закрыл дверь и решительно зашагал прочь от дома. Но успел пройти очень немного, и моя смелость начала испаряться. Когда я подошёл к дому Лидонов, сверкавшему огнями, с украшенной входной дверью, я был в ужасе. Я несколько раз прошёл мимо дома, прежде чем набрался смелости войти.

В прихожей меня принял разряженный слуга. Насколько же его одежда была лучше моей!

– Джентльменам на второй этаж, в конец, – предупредил меня слуга.

Я нашёл комнату и сбросил пальто. Я был один. Наверное, все остальные гости были внизу, там, откуда слышались музыка и смех. Я посмотрел в зеркало и увидел в нём своё бледное лицо, плохо сидевший костюм и не смог заставить себя спуститься вниз, к остальным.

Не знаю, как долго я оставался в гардеробной, как вдруг девичий голос спросил:

– Берни Барух! Что ты тут делаешь?

Это была средняя сестра Дика Бесси.

Она схватила меня за руку и повела вниз по лестнице. Всю дорогу я чувствовал, как роняю из костюма английские булавки. Я всё ещё пребывал в трансе, когда Бесси представила меня прекраснейшему созданию, которое, казалось, парило в воздухе, как светло-голубое облако. По крайней мере, именно такое впечатление она оставила в моём пребывавшем в растерянности рассудке.

Следующее, что я осознал, было то, что я танцую. Из костюма на пол снова посыпались булавки, но, похоже, никто не обращал на это внимания. Несмотря на то что в то время я был довольно неуклюжим танцором, я успешно справился с несколькими танцами. А после этого всё было просто замечательно.

Какой роскошный ужин мне довелось попробовать! Я был голоден, так как несколько дней до этого мне кусок не лез в горло в преддверии предстоящей пытки.

Может, я несколько преувеличиваю свою неуклюжесть и нелепость внешнего вида в тот вечер, но могу с уверенностью повторить, что мой костюм явно не подходил мне. Но всё же те очаровательные люди заставили меня забыть об этом и помогли мне впервые в жизни насладиться большим приёмом.

Всякий раз после этого, увидев молодого или пожилого человека в странной компании или смущённого чем-то, я вспоминаю тот случай. И всегда пытаюсь сделать что-то, чтобы помочь этому человеку прийти в себя.

Помимо стеснительности, главной сложностью для меня всегда был мой темперамент. Моя мама, видя, как во мне закипает злость, часто вмешивалась, положив мне на плечо руку. Она всегда советовала мне: «Держи язык за зубами, если не можешь сказать ничего хорошего».

Возможно, корни моего темперамента таятся в том факте, что в детстве меня всегда баловали. Во всяком случае, по мере того, как я становился взрослее, мой самоконтроль улучшался.

Пока я учился в колледже, в моей комнате стояли брусья, на которых я занимался каждый день. Кроме того, я проводил много времени, занимаясь в гимнастическом зале YMHA[25], который в то время находился на 42-й улице.

Одним из самых популярных видов спорта тогда были семидневные занятия по системе «Двигайся, как тебе больше нравится», которая состояла в том, что спортсмены могли по своему выбору бегать на длинные или короткие дистанции в разном темпе, а также ходить быстрым шагом. Следуя этой системе, я часто старался обогнать бегом или пешком самых быстрых из тех, кто занимался в Центральном парке.

К старшему курсу я был уже довольно хорошим спортсменом. Я достиг максимума своего роста: шести футов и трёх дюймов (190,5 см), весил около ста семидесяти фунтов (77 кг). Любопытно, что большая часть веса приходилась на верхнюю половину моего тела. Ноги у меня были тоненькими, как трубочки, и контраст между ними и широкой развитой грудной клеткой всегда вызывал возгласы изумления, когда я появлялся на бейсбольном поле или на беговой дорожке.

Я состоял в командах колледжа по лакроссу[26] и перетягиванию каната, где всегда за счёт боевого духа компенсировал нехватку веса. Какое-то время я был также поклонником спортивной ходьбы и спринтерского бега. Но, убедившись, что не могу пробежать стометровку быстрее 13 секунд, я оставил это занятие.

Я всё ещё был склонен быстро закипать гневом. Однажды в колледже я бежал вверх по ступеням, когда кто-то из студентов оскорбил меня, упомянув мою мать. Ударом кулака я тут же сбил его с ног. И тут перед нами предстал президент Вебб, который, к слову, в битве при Геттисберге командовал бригадой у юнионистов[27], а потому почитался всеми нами за образец военной дисциплины.