Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья Страница 19

Руины в центре крепости.

«22 июня под утро я поднялась покормить годовалую девочку. Тронула выключатель – лампочка не зажглась. Я прилегла и вдруг – гром, свет, рама упала на пол… Муж, схватив портупею с наганом, успел только поцеловать меня и сказать: «В подвал! Детей держи возле себя. Война…» Больше я его не увидела». Этот маленький эпизод первой минуты войны я записал позавчера со слов Лидии Михайловны Крупиной, приехавшей из Магадана «проведать места 41-го года».

Рассвет 22 июня. Офицеры штаба Гудериана вблизи от границы. 15 минут до начала войны… (Снимок немецкого фотографа.)

Считанное число людей осталось в живых из тех, кто был участником или свидетелем героической драмы. По их рассказам, по найденным в развалинах останкам, оружию и документам прояснилась после войны картина многодневной схватки на берегах Буга и Мухавца. Глядя на снимок, мы можем представить сейчас место, где на резиновых лодках после артиллерийской бомбежки переправились немцы. Они ворвались в ворота цитадели. Сразу же захватили ставшую теперь руинами церковь-клуб. Отсюда удобно было держать под обстрелом «двор» цитадели. Отсюда гитлеровцы вели по радио управление артиллерийским огнем. И казалось – все! К половине дня, как и намечалось планами, крепость падет. Но после первых минут замешательства крепость вдруг ощетинилась огнем и штыковыми ударами. И все пошло не так, как наступавшие предполагали. Пришлось отказаться от лобовой атаки и начать осаду. Фронт ушел далеко на восток, а тут, возле самой границы, били тяжелые, полуметрового калибра пушки. Самолеты бросали двухтонные бомбы, а перерывах между бомбежками вкрадчивый голос из репродуктора уговаривал сдаться. Но как только все утихало и поднимались немецкие автоматчики, крепость давала бой. Силы были неравными. Против самолетов, против танков и тяжелых орудий у осажденных были только винтовки и пулеметы. Кое-где не хватало даже винтовок. В рукопашных схватках добывались немецкие автоматы…

Люди не знали, как сложилась война. Окруженные со всех сторон, первые два дня они ждали помощи. Радисты беспрерывно посылали в эфир позывные, пока не кончилось питание в батареях. Потом стало ясным: смерть придется встречать в этих стенах. Было несколько попыток прорваться. Возвращались, оставляя убитых товарищей. Так день, и два, и три… Есть кадры немецкой хроники: дым, обвалы, обезумевшая белая лошадь в дыму и тени автоматчиков. Немцы несли большие потери. Эта «крупная остановка» на фоне победного наступления по всем фронтам их раздражала. И с каждым днем все тяжелее становились удары снарядов и бомб. Все меньше защитников оставалось в крепости. Тут вместе с ними были дети и женщины, тут же умирали раненые. Кончались патроны. Не было пищи, не было воды. Вода текла от стен в десяти метрах, но добыть ее было нельзя. Смельчаков, ночью рискнувших ползти к берегу с котелками, сейчас же настигали пули. Пробовали рыть в казематах колодцы, на веревках бросали в реку простыни и, подтянув назад, выжимали из них в котелок грязную жижу. От гари, от пыли и трупного смрада невозможно было дышать. Но как только немецкие автоматчики поднимались, обреченная крепость открывала огонь. Уже пал Минск, 16 июля немцы вошли в горящий Смоленск, а крепость продолжала бороться. В десять раз превосходящие силы немцев расчленили оборонявшихся, но не могли их сломить. К бойницам и амбразурам фашисты подвели огнеметы. Нельзя без содрогания думать о том, что было в подземных казематах. Кирпич от огня и тот плавился и застывал черными сосульками. Крепость истекала кровью, но не сдавалась.

До двадцатых чисел июля в крепости не стихали взрывы гранат и выстрелы. Кое-где огонь вели уже одиночки, оставлявшие для себя последний патрон. На стенах спустя три года мы прочитали последние слова, обращенные к нам: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина. 20/VII-41».

Это было только начало войны.

Никакой памятник не может сообщить человеку большего волнения, чем изуродованные взрывами, изъеденные пулями и осколками, опаленные красные кирпичи крепости. Стена цитадели местами исчезла, местами проломлена. Приходящему сюда покажут, где было зарыто знамя полка, где у стены был расстрелян немцами комиссар Фомин, покажут похожий на огромную подкову героический Восточный форт, которым командовал человек удивительной воли и мужества – майор, ныне Герой Советского Союза Петр Гаврилов. Стоят в центре крепости величественные руины церкви-клуба. Камни и кирпичи поросли березками и бурьяном. Гулкий и жутковатый холод идет из подвалов. После сильных дождей то в одном, то в другом месте вдруг оказываются позеленевшие патроны, белые кости, оружие. Из семи тысяч стоявших тут насмерть в живых осталось немногим более трехсот человек. Все они после войны побывали в крепости. Встречались и узнавали друг друга. Видавшие эти встречи рассказывают: седые, немолодые теперь уже люди, обнявшись, рыдали и становились на колени около опаленных стен…

Для этих школьников июнь 41-го – далекое прошлое…

Есть у крепости еще один настоящий солдат. Воевал он в других местах. Но крепость и ему обязана славой. Этот солдат – журналист Сергей Сергеевич Смирнов. У брестского подвига так или иначе нашелся бы летописец. Счастье, что он нашелся вовремя и оказался достойным тех, о ком написал.

В крепости каждый год бывает полмиллиона людей. Тут проводятся слеты и встречи. Но мы все еще недостаточно хорошо поняли, как велика цена этих красных развалин. Они дороже нам любого мраморного дворца. Тут не надо наводить лоск, делать дорожки и цветочные клумбы. Но надо, не скупясь на затраты, бережно сохранить эти стены. И они будут вечно служить делу, во имя которого люди умерли тут летом 41-го года.

Снимок цитадели сделан с помощью военных летчиков. Командир вертолета – В. Гридунов.

Горная нива

Широка страна моя…

На этом снимке одна из долин Киргизии, одна из бесчисленных речек и одна из многих тысяч овечьих отар. Для Киргизии эта картина так же характерна, как березы и поле ржи для средней России.

В Киргизии есть и равнины с полями свеклы, пшеницы, опийного мака, хлопка и винограда, с поселками, издалека заметными по темному гребешку тополей. Но с любой равнинной дороги, в любом месте увидишь горы. Справа, слева, а то и сразу кругом: то белые, то дымные, то синие, то еле заметные за туманом и облаками – горы, горы… Равнина в этих местах немало дает человеку, но главный доход дают Киргизии все-таки горы.