Музейный вор. Подлинная история любви и преступной одержимости - Майкл Финкель Страница 19

Однажды, украв глиняную статуэтку из музея на юге Франции, Брайтвизер сам вызывает представителей закона. Подойдя к машине, он замечает, что та поцарапана – по-видимому, ключом. Брайтвизер в такой ярости из-за надругательства над своим имуществом, что звонит в местную полицию. Полицейский приезжает, изучает повреждения и составляет протокол, пока статуэтка покоится в багажнике.

В другой раз, выходя из музея с парой надалтарных картин шестнадцатого века, они с Анной-Катрин подходят к машине и с ужасом обнаруживают, что полицейский уже поджидает их. Деревянные панели с картинами, обе почти два фута длиной и в фут шириной, под пиджаком у Брайтвизера, по одной с каждой стороны, и ему приходится неестественно растопыривать руки, чтобы прикрыть их, это страшно неудобно, и сесть с ними в машину он точно не сможет. Наша парочка, наделенная даром излучать безмятежность в напряженные моменты, вежливо интересуется, по какой причине здесь представитель закона. Полицейский поясняет, что выписывает им штрафной талон. Брайтвизер, вечно пытаясь сэкономить, не бросил монетки в парковочный автомат. Любой другой вор в подобных обстоятельствах с облегчением выдохнул бы, но не Брайтвизер. Он безрассудно кидается спорить с полицейским, с этими своими неуклюже растопыренными руками и всем прочим, и убеждает копа аннулировать штраф.

В июле 1996 года, во время посещения малолюдного музея художественного металла на севере Франции, где можно увидеть такие предметы, как дверные молотки и мельницы для специй, Брайтвизер замечает, что и содержащие их витрины со стеклянными дверцами очень красивые, старинные. Одна из них похожа на купленный бабушкой с дедушкой шкафчик эпохи Людовика Пятнадцатого, который они сами используют в мансарде как витрину, и в ней среди прочих предметов стоит затейливая кружка для сбора пожертвований. Брайтвизер, привыкший отслеживать мельчайшие детали формы, вплоть до рисунка волокон древесины и царапин напильника, предполагает, с большой долей вероятности, что оба шкафа созданы в одной и той же мастерской. Даже обрамления крышечек замочных скважин кажутся похожими.

Свой шкаф-витрину в мансарде он запирает на ключ, в музее художественного металла шкаф тоже заперт. Ключ Брайтвизера покоится в одном из отделений кошелька, и как только другие посетители вокруг исчезают, он вынимает его. Несколько столетий назад замки не были столь точными, их вариативность была ограниченна. Брайтвизер вставляет свой ключ в скважину дверцы музейного витринного шкафа и поворачивает на четверть оборота влево. И слышит щелчок поддающегося засова. «Безумно, невероятно, просто чудо», – говорит он. Забрав кружку для сбора пожертвований, он снова запирает шкаф.

Вот шурупы – его заклятые враги. Идеально, когда шуруп один, как тот, что позволил ему получить бронзовый совок с каминной полки. Два открученных шурупа приносят ему портрет мушкетера в шляпе с перьями. Три шурупа – подсвечник шестнадцатого столетия. А чтобы украсть керамическую супницу, он в один визит откручивает два шурупа, в другой, на следующей неделе, – еще два. Как-то раз воскресным днем, чтобы разжиться церемониальной медалью, он откручивает двенадцать шурупов. В ходе работы он кладет шурупы в карман, а потом выбрасывает, выходя из музея.

Неподалеку от Женевы, в доме-музее Алексиса Фореля, где его соблазняет трехсотлетнее сервировочное блюдо из мастерской прославленного голландского керамиста Шарля-Франсуа Ханнонга, наступает шурупный апофеоз Брайтвизера. Блюдо накрыто футляром из оргстекла, скрепленного шурупами. Креплений слишком много, но охота пуще неволи. Анна-Катрин соглашается постоять на стреме, и он предпринимает попытку. Швейцарский армейский нож вертится в его руках: пять шурупов, десять шурупов, пятнадцать, – хотя он никак не может избавиться от ощущения, что надо бы все бросить. Себе самому он обещает, что больше никогда в жизни не возьмется за такое количество, – и вертит дальше. Двадцать шурупов, двадцать пять.

Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять. И – о радость! – тридцать. Оргстекло снято, блюдо исчезает под его пиджаком, и они уходят, но его пронзает острое чувство, что он проглядел какую-то опасность, и он, как обычно, прав.

15

Сгорбившись за компьютером на верхнем этаже местного отделения полиции, Александр фон дер Мюлль, один из двух швейцарских инспекторов, специализирующихся на преступлениях в мире искусства, изучает записи с видеокамер из дома-музея Алексиса Фореля. Кадры зернистые, лица нечеткие, чего не скажешь о действиях. Мужчина и женщина – молодые, хорошо одетые, явно не подозревающие о хитроумно замаскированной камере – нагло действуют среди бела дня. Тридцать шурупов откручено, чтобы украсть сервировочное блюдо.

На Швейцарию обрушилась настоящая лавина ловких музейных краж, и фон дер Мюлль убежден, что большинство из них связаны. Могучий инспектор напорист и нетерпим к порокам – настоящий коп. При этом он словоохотлив и благодушен, к тому же страстный коллекционер вполне доступных произведений искусства девятнадцатого века. Музеи, как он говорит, по сути светские храмы, и красть из них – богохульство.

Фон дер Мюлль видит в преступлениях схожие черты: кражи с неукоснительной точностью приходятся на дневное время. Он отмечает, что украденные предметы, от медных весов и боевых топоров до картин маслом, в основном из эпохи позднего Ренессанса, что воры питают особое пристрастие ко всему фламандскому. Ловкость этих преступлений, их частота и территориальная ограниченность подсказывают фон дер Мюллю, что преступникам кажется, будто они не оставляют после себя ни красноречивых улик, ни свидетелей. На месте украденной картины зияет лишь глумливо ухмыляющаяся рама. Воры считают себя неуловимыми. Подобная самоуверенность, по мнению фон дер Мюлля, и приводит к аресту.

Эти воры редко уносят что-нибудь знаменитое или приметное. Они тащат малоизвестные шедевры, те произведения, которые легче сбыть и вернуть на рынок. Фон дер Мюлль подозревает, что охотится на одного или нескольких воров, из той редкой породы преступников, что знают толк в искусстве. Но при всем этом кража из музея непростое дело, и крупный промах неизбежен. И просчет может оказаться всего-навсего в том, чтобы не заметить скрытую камеру: в доме-музее Алексиса Фореля она замаскирована столь удачно, что фон дер Мюлль отказывается обнародовать ее местоположение. Это видео с нее, надеется инспектор, и есть тот самый долгожданный прорыв.

Фон дер Мюлль, понятное дело, считает, что ворами движет тяга к наживе. Произведения искусства растут в цене непрерывно на протяжении десятилетий. Похоже, этому вторит и рост краж, хотя неконтролируемый и непрозрачный рынок предметов искусства данных не предоставляет. Похищение предметов искусства и антиквариата относится к числу самых высокоприбыльных криминальных отраслей, как утверждает Ассоциация по изучению преступлений в сфере искусства, международная группа профессоров и экспертов по безопасности, дважды в год публикующая «Журнал преступлений в сфере искусства». В целом ежегодно совершается не менее пятидесяти тысяч