Юрий Владимиров - Как я был в немецком плену Страница 2

В июне 1938 года в возрасте 16 лет и 11 месяцев я окончил Батыревскую среднюю школу им. С. М. Кирова, получив аттестат, соответствующий серебрянной медали (в те годы медали в средних школах не были предусмотрены) и дававший право на поступление в любое высшее учебное заведение (вуз), включая даже отдельные военные академии (до 1938 года).

Я, как и отец, не курил, но успел попробовать единственно доступный мне тогда крепкий спиртной напиток – самогон, а также слабые вина – «Кагор» и «Портвейн». Однако я еще был очень наивным, со взрослыми людьми и с незнакомыми сверстниками скромен, ко всем очень доверчив, бесхитростен, мог дать легко обмануть себя. Поговорить с чужими людьми и попросить у них что-либо (а особенно у начальства) было для меня большой проблемой: я боялся, что помешаю человеку, что подошел к нему, и выжидал подходящий момент, а мой голос становился жалким.

Я постоянно старался отличиться перед сверстниками, особенно перед девушками чем-то необычным, что мог делать или знал только сам. К сожалению, не останавливался перед тем, чтобы что-то присочинить, чем-то прихвастнуть, часто погружаться в мечты и фантазии. Был очень открытым, даже болтливым.

С раннего детства я был дисциплинированным, исполнительным, любящим во всем идеальный порядок и всегда выполнял свои обещания. Бывал я и упрям, в важных делах консервативен и многое делал по-своему, старался оставаться самим собой.

В раннем детстве я много слышал от некоторых взрослых о неотвратимости судьбы, включающей в себя и счастье, и несчастье. И я этому верил и всегда жил по принципу – что бы со мной ни случилось, это воля судьбы, т. е. всё от Бога. Одновременно более значимыми я считал две другие пословицы: «Береженого Бог бережёт» и «На Бога надейся, но сам не плошай».

О своей жизни до 17 лет я написал в 1996 году подробные воспоминания «О моем народе, детстве и отрочестве, родных и земляках того времени»[1].

Часть вторая. Три предвоенных студенческих года

Глава I

Когда я был в возрасте отрока и учился в средней школе, мне еще не приходилось всерьез задумываться о выборе профессии. Начитавшись художественной литературы, я мог представить себя писателем, но не исключалась и мысль стать историком. В разрешении возникшей проблемы решающую роль сыграл мой отец, работавший тогда инспектором школ Отдела народного образования (РОНО) Исполнительного комитета (РИК) Советов депутатов трудящихся Батыревского района Чувашской Автономной Советской Социалистической республики (ЧАССР). Он считал, что я должен учиться дальше в Москве, а именно в Московском государственном университете (МГУ). Кроме того, отец сказал, что я должен получить не гуманитарное образование, а техническое – стать инженером. Но оказалось, что в МГУ инженеров не готовят.

Через пару дней отец увидел объявление, что в Военно-инженерную академию им. В. В. Куйбышева на первый курс принимаются без вступительных экзаменов гражданские лица, окончившие среднюю школу с таким же аттестатом, как у меня. Мы всей семьей сразу же решили, что Военно-инженерная академия – как раз то, что мне нужно: Академия очень престижна, там платят большую стипендию – кажется, около 550 рублей в месяц на первом курсе, слушатели носят красивую военную форму, а самое главное – инженерная специальность обеспечивала «безбедную жизнь в будущем». А о том, что вскоре может разразиться война со всеми её страшными последствиями, ни я, ни другие члены нашей семьи в то время совсем не предчувствовали.

Я быстро получил справку из районной больницы о моем хорошем здоровье, а из районного комитета комсомола – рекомендацию для приёма меня в Академию. Все необходимые документы были отправлены почтой ценным письмом в Москву, и мы с нетерпением стали ждать ответа.

В это же время родители написали в Москву бывшей жительнице нашей деревни и их ученице Смирновой Уттю – Агафье (Гале, как она позже стала себя называть) Егоровне письмо с просьбой приютить меня в её квартире на несколько дней, когда я прибуду в столицу. Та сразу же (в то время письма из Москвы доходили до нас даже за двое суток) ответила положительно, написав подробно, как доехать к ней на метро.

Наконец из Академии пришло на мое имя официальное письмо, напечатанное типографским шрифтом: мне предлагалось прибыть в учебное заведение за свой счет точно к указанному сроку для оформления слушателем.

Стали немедленно собирать меня для поездки в Москву. Добравшись автобусом до железнодорожной станции Канаш (бывшие Шихраны), я должен был купить там билет до Москвы. Но у билетной кассы почти никогда не было должного порядка: образовывалась толчея, некоторые лезли к окошку кассира без очереди, нередко возникали драки. Обыкновенному пассажиру купить билет на поезд дальнего следования было трудно, так как поезда проходили через Канаш с вагонами, уже заполненными пассажирами. Как мне рекомендовали родители, я разыскал дежурного по станции и показал ему письмо из Академии, и он помог мне, как военному, приобрести билет без очереди на поезд № 65 «Казань – Москва». Билет мне достался самый дешевый – только для сидения.

В вагоне я взобрался вместе с чемоданчиком на самую верхнюю полку – багажную, жесткую – и там, конечно, без какой-либо постели улёгся спать, положив около головы чемоданчик, ручку которого почти постоянно держал рукой, чтобы его не «увели».

Хотя наш поезд назывался скорым, он шел медленно, часто останавливался на станциях, так что дорога до Москвы заняла около 16 часов.

Вышагивая с чемоданчиком в руке и постоянно оглядываясь вокруг, я нашел вход на станцию метро «Комсомольская» и здесь сразу же увидел газетно-журнальный киоск, а в нем – подробную карту-план города Москвы. И я сделал там первую московскую покупку – приобрел ту карту и по ней уточнил, что к тете следует ехать на метро до станции «Сокольники», минуя только одну станцию – «Красносельская».

На 4-й Сокольнической улице стоял дом, на первом этаже которого в комнате площадью около 16 квадратных метров жила наша бывшая односельчанка Галя Смирнова[2].

В 1918 году её отца Егора расстреляли, якобы за укрывательство «излишков» хлеба. В возрасте примерно 20 лет, полуграмотная, не зная русского языка, она приехала на заработки в Москву. Через некоторое время ее познакомили с проживавшей в упомянутом доме очень старой и больной женщиной, которую Галя стала обслуживать и после смерти которой её комната досталась моей землячке.

Я появился 24 июля у тети Гали неожиданно и очень некстати: только что она справила поминки по своей умершей дочери. Однако Галя приняла меня хорошо и очень обрадовалась, когда я вручил ей родительский подарок – банку свежего деревенского меда.

Утром я пришёл в приёмную комиссию Академии, а на следующий день мне предстояло явиться на собеседование, назначенное на 10 часов утра. В казарме мне показали мою кровать, я положил под неё свой чемоданчик. Моими соседями оказались два старших лейтенанта, которые тоже поступали в Академию. Завтра им предстояло собеседование в 14 часов. Я спросил, не ошибка ли это, поскольку мне эту процедуру назначили на 10 часов. Они ответили, что не ошибаются, так как этот срок только что сообщил им секретарь. И тут я подумал, что время собеседования могли перенести, а о том, что собеседование для гражданских и военных абитуриентов (кстати, этого слова мы в те времена и не слышали) проходят раздельно, я не догадался. Соседи сильно усомнились, что меня, совсем еще мальчишку по виду, примут в Академию. Но я решил им показать, что «не лыком шит»: когда мы вместе выходили из помещения, я увидел в зале турник, залез на него и продемонстрировал лейтенантам упражнение «склёпка», чем очень их удивил.

Пользуясь свободным временем, я отправился на Красную площадь, о чем давно мечтал. Увидел там церковь Василия Блаженного, Спасскую башню с часами, мавзолей Ленина с двумя часовыми у входа, Исторический музей и здание нынешнего Главного универсального магазина (ГУМа). Затем вышел на Манежную площадь и посмотрел, как там рабочие разбирают и нагружают на грузовые автомашины остатки дома, располагавшегося перед гостиницей «Москва».

В тот год, когда я впервые оказался в Москве, метро обслуживало пассажиров только на участках «Сокольники» – «Парк культуры», «Курский вокзал» – «Киевский вокзал» и готовился к пуску участок «Сокол» – «Площадь революции». Основным видом транспорта все еще оставался трамвай. Сохранился даже гужевой транспорт – лошади цокали подковами по булыжным мостовым. Снег на улицах не убирали полностью и можно было по нему ходить в валенках даже без галош. Галоши мы часто надевали на кожаную обувь и снимали их, сдавая в гардероб вместе с верхней одеждой.