Олег Макаров - Я – сотрудник Внешторга Страница 2

Начальником Управления был знающий, опытный руководитель с красивой и звучной фамилией – Смольянов. К сожалению, непосредственно с ним я не работал, поскольку он курировал вопросы организации и подготовки крупных национальных выставок, а специализированными выставками занимался один из его заместителей Яковлев Евгений Васильевич. Вот к нему я и попал «на выучку». Евгений Васильевич учил меня на первоначальном этапе, как писать коммерческие письма, телеграммы, как работать на телексе, как вести переговоры по конкретным, но мелким вопросам организации выставок. Вести переговоры самому было мечтой, но для этого необходимы были знания многих деталей. Надо было представлять и знать, что хочешь сам выяснить у партнера, все согласовать с ним и уметь ответить на те вопросы, которые может задать он. Вначале я подготавливал необходимые документы, которые потребуются старшему, и только присутствовал на переговорах, куда меня брали учиться, чтобы в будущем я мог вести их самостоятельно. Примерно через два месяца службы я овладел этим искусством в начальной стадии.

По инструкции, в переговорах участвовали минимум два наших сотрудника. Мне был поручен участок работы с ГДР. Еще в школе я учил немецкий язык и имел по этому предмету только отличные оценки. Но школьные знания и даже институтские не принимались во внимание (все знают качество преподавания иностранных языков того времени в обычных школах и неязыковых ВУЗах). А у меня было несколько иное положение: учась в старших классах в школе и потом в институте, я периодически занимался с преподавателем дополнительно. И в Управлении мне это очень пригодилось. Дело в том, что за знание языка можно было получить процентную надбавку к зарплате. Для этого необходимо было окончить курсы на языковой кафедре при МВТ, еще допускалась возможность сдать экзамен экстерном в период приема экзаменов, которые так все и называли: экзамены на процентную надбавку. С этой целью их должны были сдавать даже окончившие языковой институт (исключение делалось только для выпускников МГИМО). В 60-е годы были письменные экзамены и устные. Экзаменующийся, не выдержавший письменного экзамена, к устным не допускался. Экзамены принимала комиссия из трех преподавателей. Письменный экзамен включал в себя изложение и перевод коммерческого письма с русского языка на иностранный (позднее письменный экзамен был отменен, и перевод коммерческого текста был заменен беседой с одним из преподавателей на тему, изложенную в коммерческом письме). В устный экзамен входили: пересказ художественного текста с неожиданной и оригинальной концовкой (как, например, у О. Генри – известнейшего американского мастера коротких рассказов), проведение короткого диалога на коммерческую тему с одним из экзаменующих преподавателей (она была изложена в письме в качестве приложения к экзаменационному билету). Эту тему надо было обсудить (например, аргументированно попросить скидку с предложенной цены). И еще пересказ какой-то коротенькой статьи из иностранной газеты, как правило, на политическую тему. Успешно сдавшие экзамены стимулировались дополнительной прибавкой к зарплате: за знание европейского языка 10%, языка европейской соцстраны 15%, за восточный язык (японский, хинди и др.) 20%, причем более 20% не платили, независимо от того, сколько языков знал сотрудник. Право на получение процентов необходимо было подтверждать каждые два года. Если получающему проценты удавалось трижды подряд сдать экзамен на оценку не ниже «хорошо», с третьего раза он мог подтверждать свои знания через пять лет.

В июле 1964 года на работу в наше управление после окончания Института иностранных языков им. Мориса Тореза был принят Владимир Головня с редким отчеством – Мефодьевич, впоследствии ставший моим близким товарищем. Его появление в управлении значительно повлияло на всю мою дальнейшую судьбу во внешнеторговой деятельности. Володя был представителем элитной части молодежи того времени. Он был одного со мной роста, достаточно высок – около метра восьмидесяти, строен, всегда модно одевался, а главным его достоинством были незаурядные способности и великолепное знание немецкого и французского языков. У него был и третий язык – польский, но степень знания польского я не могу оценить, поскольку мне так никогда и не удалось услышать, как он им владеет. Судя по его словам, польский он знал не слабее двух первых. Наверное, Володя не обманывал, да и смысла не было. Скажу только, что по-немецки и по-французски он говорил так же свободно, как и по-русски. На меня это производило огромное впечатление, и я всегда в дальнейшем стремился к подобным знаниям, но, к сожалению, такого высокого уровня мне достичь так и не удалось, хотя я потом относительно свободно говорил на английском и сербско-хорватском и часто переводил с них на русский и наоборот. Мои знания немецкого за неимением практики остались пассивными: переводил и читал я неплохо, но разговаривал на нем слабо.

Почти сразу же после прихода Головни на работу в Палату его и меня послали в колхоз в местечко Тучково (это две остановки электрички до Загорска, ныне Сергиево—Посада) на уборку сена. Не помню точно, когда и где мы с ним условились сдавать вместе экзамен по немецкому на процентную надбавку при языковых курсах МВТ, о которых я уже подробно рассказывал. Я такую надбавку в то время еще не получал. Сдающих письменный экзамен было около ста человек, и происходило это в главном лекционном зале МГИМО (располагавшемся тогда возле метро Парк Культуры у начала Крымского моста в сторону парка). Моей задачей на письменном экзамене было понять суть изложения и разобраться в переводе коммерческого текста с русского на иностранный. Я всегда, еще в школе, умел хорошо писать изложения и даже любил их писать. Поэтому для меня ровным счетом никакого труда не составило довольно примитивными фразами написать суть несколько раз прочитанного текста рассказа одним из членов экзаменационной комиссии перед всей аудиторией. Володя сидел рядом и элементарно исправил мелкие грамматические ошибки в моем тексте. Перевод коммерческого письма своего варианта мне удалось частично подсмотреть, а частично (опять же – с Володиной помощью) написать самому. Вариантов давалось два или три, не помню точно. Однако у меня с Володей варианты были, конечно, разные, сидели-то мы рядом. Но все это было уже осенью, а когда нас послали в колхоз, был самый разгар лета. За время пребывания в колхозе мы близко узнали друг друга и подружились. Это были прекрасные дни. Посланные в деревню из разных ведомств молодые люди быстро нашли общий язык и сформировались в тройки-четверки – маленькие группы в зависимости от объема предложенной работы. Мы не только убирали сено, но и выполняли другие поручения колхозного бригадира, в помощь которому прикрепили нашу группу. Однажды в качестве грузчиков на колхозном ЗИЛе мы повезли сдавать комбикорм на приемный пункт в Болшево. Когда мы туда приехали (скинув по дороге знакомой шофера два мешка комбикорма), то увидели огромную очередь из таких же машин до самого склада и договорились с шофером (материально ответственным лицом), что съездим в Москву помыться, переодеться и кое-что купить. Дело было утром, и шофер (по своему опыту) сказал, что у нас есть время приблизительно до 17 часов. Вернулись мы вовремя, когда наша очередь была уже третьей (разгрузка одной машины занимала несколько минут). На обратном пути знакомая шофера отблагодарила его самогоном, и, приехав в деревню, мы впятером, вместе с шофером, пригласившим нас, хорошо поужинали. Надо сказать, что это был далеко не единичный случай – ребята были молодые и не дураки выпить и закусить.

Вернувшись в Москву, мы занялись своим делом: организацией выставок. Лично мне было поручено (не без контроля старших) начать подготовку выставки легкой промышленности ГДР. В Москве тогда еще не было специальных выставочных площадей, да еще закрепленных за Торговой палатой. Приходилось договариваться с теми организациями, у которых на требуемый период была необходимая площадь, и нам ее можно было арендовать. Чаще всего при организации небольших специализированных выставок мы пользовались услугами Политехнического музея. Но в данном случае речь шла о крупной выставке, на которой должны были быть представлены готовые изделия товаров ширпотреба, предлагаемые нам для экспорта в рамках Протокола о товарообороте: легкое оборудование, текстиль и одежда и т. д. Перебрав на одном из совещаний несколько предложений, руководство остановилось на моем варианте – попытаться договориться со спортивным Дворцом ЦСКА, у метро Аэропорт. Мне разрешили взять одну из машин нашего Управления (пробок тогда не было и в помине), чем я очень гордился, хотя впоследствии понял, что выполнял в тот момент всего-навсего роль обыкновенного экспедитора-секретаря. Тем не менее, я встретился с директором Дворца, очень дружелюбно настроенным и приятным человеком. Обсудив все детали по делу, я сказал директору, что мы с отцом являемся яростными поклонниками цеэсковского хоккейного клуба, но на каждый матч имеем проблемы с билетами. Директор провел меня на арену дворца и спросил, где бы я хотел сидеть во время матча. Я, не задумываясь, указал на места в следующем ряду за хоккеистами, непосредственно за спиной великого тренера А. В. Тарасова. И с этого времени мы с папой, беспрепятственно получая билеты на матчи ЦСКА прямо через дирекцию, не только смотрели игру, но были счастливы еще и от того, что слышали, какие указания во время игры Тарасов дает хоккеистам, о чем разговаривает с ними и т. д. Понимающие болельщики должны позавидовать нашим болельщицким радостям… Этой возможностью мы пользовались несколько лет, хотя выставка легкой промышленности ГДР во Дворце ЦСКА при мне так и не была проведена из-за высокой стоимости аренды площади.