Андрей Тарковский - Мартиролог. Дневники Страница 20

В начале следующей недели, то есть завтра, следует позвонить на студию или Наумову, чтобы узнать, что будет дальше. Да, и еще они требуют сокращения режиссерского сценария до 3200 метров и 1 часа 50 минут. Если подойти к этому делу творчески, то, думаю, все будет в порядке. Вот только за одну серию платят меньше.

Но главное — меня тяготит скрытая камера по отношению к матери. Даже не это. Я просто боюсь ее реакции на снятый без разрешения (ее разрешения) материал.

Лариса с Тяпой и Анной Семеновной в деревне. Лара не пишет, я беспокоюсь: ничего не знаю о них — как их здоровье, строится ли дом, нужно ли посылать им деньги.

20-го должен ехать в Италию. Страна хорошая, но компания — отвратительная: Герасимов, Озеров, Храбровицкий… Есть смысл ехать, решив ни о чем с ними не разговаривать. Просто улыбаться и говорить о пустяках. Посмотрим…

С утра звонил Размик с «Арменфильма». Просит после Италии приехать к Баграту. Какие-то у него там неприятности. Все-таки он не очень-то способный человек. Без фантазии. Надо срочно послать ему финальный монолог Ваге, а то он совсем зашьется.

Декабрь 1972

Три месяца не брался за эту тетрадь, а произошло многое. За это время я побывал и в Италии, и в Брюсселе, и в Люксембурге, и в Брюгге. А потом и в Париже, где сокращал (на 12 минут) «Солярис» для французского проката. В Бельгии видел дом Эразма, работы Мемлинга, Ван Эйка, Брейгеля. Париж прекрасен. В нем чувствуешь себя свободно: ни ты никому не нужен, ни тебе никто. Италия не понравилась на этот раз. То ли из-за компании, то ли потому, что на этот раз она показалась сладкой, открыточной (мы были в Сорренто и Неаполе). Рим же меня потряс. Это поразительный город. Если на срезе других городов заметны годовые кольца, то в нем — лишь кольца десятилетий, а может быть, даже эпох.

Кажется, меня запустят с «Белым днем», который я переименовал в «Безумный ручеек». Не пройдет, верно, а жаль. Юсов меня предал, в последний момент отказавшись снимать этот фильм. Счастье, что свободен (пока) Гоша Рерберг. Что касается Юсова, то я убежден, что он специально выбирал момент, когда его отказ работать со мной будет наиболее болезненным для меня. Он меня всегда тихо не любил. Он злой. У него классовая ненависть к интеллигентам.

Миша Ромадин, да и Лариса говорят, что он меня часто обижал. Я, правда, не помню этого. Я рад, что так произошло. Нам было уже пора расходиться. Уже на «Солярисе» изображение буксовало, Юсов старался сохранить достигнутое. А это уже конец. Потом он ненавидел замысел «Белого дня». Его, мещанина, бесило, что я в фильме рассказываю о себе.

Лариса привезла из деревни Тяпу и Анну Семеновну. Тяпа вырос и вовсю разговаривает, сейчас немного прихворнул. Он очень милый и смешной невероятно.

Сейчас кончаю монтировать Баграту его «Давильню». Он все-таки бездарен. Материал немонтажен. Финал он завалил. Скорее бы это кончалось.

И дай Бог запуститься с «Безумным ручейком».

Лариса в деревне почти закончила дом. Остались окна, рамы и двери, да и терраса, не считая печей, камина и штукатурных работ. Их кончим будущим летом. Да, группа будет такая. Вернее, я хочу. Рерберг, Двигубский, Харченко (видимо, вместе с Кушнеревым, который один не потянет).

В Комитете Ермаш что-то темнит. Только бы не сорвалось.

Хочется жить в деревне в промежутках между съемками. Да, сруб для бани готов. Из белой осины.

На с. 80: Андрей Тарковский в Мясном

1973

Январь 1973

Позавчера переделанный сценарий был послан в Комитет. Сизов обещает, что в течение трех недель станет ясно все по поводу возможности постановки. Боже мой! Помоги…

Было время, когда я думал, что кино в отличие от других видов искусства тотально (как самое демократическое) действует на зрителя. Кино, мол, прежде всего — фиксированное изображение, изображение фотографическое, недвусмысленное. И раз так — то оно должно восприниматься одинаково всеми зрителями. То есть фильм, в силу своего однозначного вида одинаков для всех, в определенной степени, конечно. Но это ошибка.

Следует найти и выработать принцип, по которому можно было бы действовать на зрителя индивидуально, то есть чтобы тотальное изображение стало приватным. (В сравнении с литературным образом, живописным, поэтическим, музыкальным.) Пружина, как мне кажется, вот какая — это показать как можно меньше, и по этому меньшему, зритель должен составить мнение об остальном целом. На этом, на мой взгляд, должен строиться кинообраз. И если говорить о символике, то символ в кино есть символ состояния природы, реальности. Правда, здесь дело не в детали! А в скрытом!

Вот уже несколько дней как у нас все больны. А я валяюсь третью неделю. И опять я нахожусь в этом ужасном состоянии ожидания и неопределенности. Я имею в виду запуск с «Белым днем». Мучительно не работать.

Саша Мишарин подал неплохую идею: сделать сценарий по «Абаю» Ауэзова для Казахской студии. Надо только действовать осторожнее. Чтобы не выбили из рук этот заработок.

Прочитал только что научно-фантаст[ическую] повесть Стругацких «Пикник у обочины». Тоже можно было бы сделать лихой сценарий для кого-нибудь.

Сейчас действительно стоит подумать о заработке на азиатских студиях, если я собираюсь расплачиваться с долгами. А их у меня 8000. Сейчас я даже жалею, что не согласился, что отказался быть худруком на короткометражке по рассказу Айтматова. Все-таки зарплата каждый месяц! Следующий раз буду умнее.

Сны делятся на два типа. Первый — в котором человек, созерцающий сон, управляет событиями сам, как по волшебству. Он хозяин всего, что происходит и еще произойдет. Он демиург. Второй в котором тот, которому снится, не способен управлять, пассивен и страдает от насилия и неспособности защититься от него; все, что происходит с ним, — это то, что так нежелательно, ужасно и мучительно. (Сравн[ить] с прозой Кафки.)

«…Озарения живописца (как и всякого художника) вовсе не должны проходить через его сознание. Его находки, загадочные для него самого, должны, минуя долгий путь рассуждений, переходить в его работу так быстро, чтобы он не успевал заметить момента перехода. А тот, кто подстерегает их, наблюдает, задерживает, у того они, как золото в сказке, превращаются в труху…»

Как грустно жить на белом свете! Я завидую всем, кто способен заниматься своей работой независимо от государства. Да, практически все — кроме кино и театра. (Я не говорю о телевидении, ибо это — не искусство.) Свободны. От заработка они тоже свободны, но по крайней мере они могут работать. Какая хамская власть! Разве нужна ей литература, поэзия, музыка, живопись, кино? Нет, наоборот, сколько бы было ликвидировано сложностей!