Мария Грей - Мой отец генерал Деникин Страница 20

Одним словом, царь решил подписать составленный Витте манифест и тем самым превратить Россию в полуконституционную монархию.

Избирался парламент (Дума), были предоставлены свобода совести, союзов, свобода слова. Тем не менее Николай II по-прежнему должен был сам назначать министров и сохранял за собой право решающего голоса в вопросах национальной обороны и иностранных дел.

Вопреки всем ожиданиям этот акт доброй воли не успокоил ни правых, ни центр, ни левых. Защитники автократии были глубоко возмущены этой «уступкой». Умеренные отказывались верить обещаниям государя, которые они, впрочем, считали недостаточно либеральными. Что касается левых, то их непримиримая оппозиция нашла свое выражение в статье Троцкого, напечатанной в новой газете «Известия»: «Пролетариат не желает ни полицейского палача Трепова (шефа полиции), ни либеральной акулы министра финансов Сергея Витте; ему не нужны ни зуб волка, ни хвост лисы. Кнутом надо гнать полицию, обрядившуюся в конституционный пергамент!»

«Манифест 30 октября», не получивший одобрения ни одной из политических партий, породил великое замешательство в умах гражданских и военных властей Дальнего Востока; смысл его остался для них не совсем ясен. Комендант Владивостокской крепости, осажденной развязной чернью, поспешил сдаться. В Чите военный губернатор Забайкалья счел за лучшее подчиниться новым солдатским и рабочим советам и раздал им оружие, чтобы они могли обеспечить новый порядок — порядок народной власти. Линевич, главнокомандующий трех армий в Маньчжурии, уже не понимавший больше, в чем заключается его долг, принял в своем специальном вагоне делегатов различных революционных комитетов и удовлетворил их требования.

В Харбине ситуация была еще более абсурдной. Недостоверные слухи будоражили умы. То говорили о свержении царя и о победе революции, то утверждали совсем противоположное. Во всех городах Маньчжурии, куда прибыло пополнение готовых к бою, но оказавшихся не у дел солдат, возникли беспорядки. Не столько потому, что они поддались пропаганде советов, сколько просто потому, что как можно скорее желали отправиться домой. Главнокомандующий в конце концов изменил программу возвращения войск и отдал приказ отъезжать в последнюю очередь тем, кто прибыл первым. Зная вошедшую в поговорку беззаботность солдат, ответственные за транспорт наметили пункты на всей протяженности пути, где им будет выдаваться паек — деньгами и продовольствием. Но демобилизованные потребовали, чтобы им выдали все сразу в момент отправления и в денежном выражении. Результат оказался самым плачевным. Вагоны штурмовались пьяными солдатами, деньги пропивались сразу же, как только их получали. На следующих станциях толпы уже голодных людей грабили буфеты, разоряли все ближайшие лавочки.

Около 10 ноября Деникин добился наконец места в поезде. Он едва узнавал местность, которую проезжал двадцать один месяц назад. Стены вокзалов были обклеены афишами, на перронах развевались флаги; разносчиков товаров нигде не было видно. Мелькали новоявленные «народные республики» — Иркутск, Красноярск, Чита… Эти «республики», плохо координируя свои действия, составляли противоречащие друг другу расписания, и приходилось часами ждать на запасных путях. Из-за периодических забастовок поезда на несколько дней застревали на тех или иных станциях. Буфеты опустошались, приходилось довольствоваться продуктами, взятыми в Харбине. Так прошел месяц. И вот в одни прекрасный день, проснувшись на запасном пути, пассажиры обнаружили, что исчез паровоз. Солдаты одного из составов с вышедшим из строя паровозом заявили, что они имеют право ехать первыми, и ночью забрали чужой. «Это становится невыносимым, — заявил Деникин, обратившись к группе офицеров, ехавших вместе с ним в поезде. — Необходимо что-то делать». Полковник, раньше всех получивший это звание, назначается «комендантом поезда». Провозглашается «закон военного времени». В каждом вагоне назначается ответственный, двух человек выделяют для охраны будущего паровоза. Для выполнения этих задач офицеров оказывается недостаточно, приходится обратиться к солдатам, до отказа заполнившим вагоны. Добровольцев оказалось немного. Офицеры и несколько гражданских лиц устраивают складчину и затем каждому выдается по 60 копеек в день. В этом столпотворении организовать спокойное продвижение очень трудно. Против нового порядка высказались лишь бывшие железнодорожники, мобилизованные и теперь возвращающиеся домой. Но никто не обратил на это внимания, все были заняты задачей № 1: найти новый паровоз. Как раз в это время на станцию подошел поезд с «первоочередниками». Вооруженный отряд отцепляет паровоз под возгласы протеста не осмеливающихся выступать открыто солдат. Вид офицеров убедил машиниста проявить послушание, и офицерский поезд отправился в путь. Мимо проносились станции, где предупрежденные по телеграфу представители комитетов или советов тщетно пытались помешать продвижению поезда. Иногда вынуждены были останавливаться, чтобы пополнить запасы воды и топлива. Вот и Урал. До Москвы осталось лишь несколько дней. Увы, в Самаре движение оказывается парализовано, пути забиты стоящими поездами.

Машинисты начали забастовку, которая, как они заявили, «будет длиться не меньше недели». Машинист «офицерского состава», воспользовавшись замешательством и переговорами, исчез. Что делать?

Офицеры начинают совещаться, и в это время подходят двое железнодорожников из тех, кто протестовал против «закона военного времени»:

— Мы так же, как и вы, хотим встретить Новый год у себя дома. Мы машинисты и можем довести поезд до Москвы. Но наши друзья не согласны с нами. Не могли бы вы прийти с оружием и арестовать нас, чтобы нас потом не обвинили в предательстве интересов пролетариата…

Предложение было принято, и в то время как три офицера пошли арестовывать двух машинистов, как будто бы выказывающих сопротивление, «комендант» и Деникин составляли управляющему станцией письмо следующего содержания: «Через тридцать минут наш поезд на полном ходу проедет мимо вашей станции. Позаботьтесь, чтобы пути были свободны. Иначе…»

Пути освободились. Остальной путь до Москвы проехали без приключений.

Город лихорадило. Советы провозгласили «временное правительство». Восставшие — рабочие, студенты, социалисты — строили баррикады. Полк гренадеров присоединился к восставшим, другие войска угрожали последовать их примеру. Губернатор, адмирал Дубасов, обратился в Санкт-Петербург, прося помощи, и теперь с нетерпением ждал скорого приезда обещанных ему верных полков, среди них верную гвардию Семеновского полка. Им понадобится девять дней, чтобы усмирить Москву.