Анатолий Левандовский - Кавалер Сен-Жюст Страница 20

Эро де Сешеля называли «красавчик Эро». Он был лет на шесть старше Антуана. Судьба ничем не обделила этого утонченного сибарита — ни внешностью, ни состоянием, ни положением в обществе. Выходец из сановной знати старого режима, двоюродный брат фаворитки королевы, генеральный прокурор парижского парламента, в революции Эро ловко плыл по течению: представитель умеренных конституционалистов, он вовремя перемахнул от них к жирондистам, от которых не менее своевременно перешел к монтаньярам. Обладая образованием и умом, Эро слыл человеком, преданным революции. В Комитете он сразу же взял на себя основной труд по составлению новой конституции; он использовал проекты Сен-Жюста и Робеспьера, но таким образом, что наиболее важные места оказались выхолощенными и потеряли свою остроту.

Присматриваясь к Сен-Жюсту, Эро начал было набиваться ему в друзья. Перешел на «ты», хитро подмигивал во время заседаний, а однажды, оставшись с Антуаном наедине, хлопнул его по плечу и сказал:

— Поедем в веселую компанию. Будешь благодарить всю жизнь.

Сен-Жюст знал о страшной развращенности Эро и наслышался вдоволь о его «веселых компаниях». Невольно он покраснел.

— Я занят, Эро, — сказал он.

«Красавчик» так и прыснул.

— Ох насмешил, право же насмешил. Кому ты врешь, дружок?

Сен-Жюст старался говорить спокойно.

— Я не вру, Эро. Я действительно занят.

Эро стал серьезным.

— Ты что, хочешь помереть прежде времени?

Краска мигом сошла с лица Сен-Жюста.

— Кто когда умрет — неизвестно. Однако, гражданин, договоримся раз навсегда: я не желаю иметь с вами ничего общего.

Эро отскочил как ошпаренный. Больше к Сен-Жюсту он уже не обращался.

«Подрабатывая» проект конституции, Эро убрал из статьи Робеспьера все, что касалось условного характера собственности; теперь статья эта ничем не отличалась от забракованного проекта Кондорсе.

Возмущенный Сен-Жюст пытался спорить, но его никто не поддержал.

— Сейчас не стоит обострять положение, — сказал Дантон.

Больше всего Антуана удивило, что сам автор первоначального проекта во время прений в Конвенте ни словом не обмолвился в защиту своей изуродованной статьи, а в Якобинском клубе сказал:

— Я не рассматриваю конституцию как законченный труд; я сам бы добавил народные статьи, которых ей недостает. Но ее нужно одобрить немедленно в том виде, как она есть, чтобы дать достойный ответ клеветникам, упрекающим нас в стремлении к анархии!..

В ответ же на все возражения возмущенного Сен-Жюста Робеспьер ответил словами Дантона:

— Сейчас не стоит обострять положение… Или ты не видишь, что делается вокруг?..

Сен-Жюст видел. И тут впервые в голову ему пришла мысль, показавшаяся сначала кощунственной: «А ведь верно, чего я так беспокоюсь? Не ясно ли, что эта конституция, в том или ином виде, не станет действующим документом? Разве не очевидно, что сейчас никакая конституция не может быть применима?..»

Да, он прекрасно видел происходящее, и тайный смысл всего стал ему особенно ясен после того, как он возглавил Военную секцию, тем более что его и Кутона нагрузили общей корреспонденцией, а затем ввели в состав комиссии по борьбе с Вандеей.

В тысячах писем, прошедших через его руки, он слышал вопль, непрерывный вопль отчаяния.

Никогда еще от начала революции Франция не находилась в таком безмерно тяжелом положении, как в эти летние месяцы 1793 года. Лидеры Жиронды, помещенные под нестрогий домашний арест, поспешили бежать. Прибыв в свои департаменты, они зажгли там пламя антиправительственных мятежей. Это совпало с расширением роялистской контрреволюции, охватившей весь запад страны. А с севера, востока и юга в ее пределы устремились пять армий иностранных государств, составивших антифранцузскую коалицию. И вот в то время, как жирондисты вооружали Нормандию, возбуждали Бордо, поднимали Марсель и становились фактическими союзниками роялистов Вандеи, департаментов Лозера, Вогезов, Юры и города Лиона, громадная армия австрийцев и голландцев окружила Конде и бомбардировала Валансьен, пруссаки обложили Майнц, Савойя и Ницца ожидали вторжения войск Пьемонта, а испанцы были на пути к овладению Русийоном.

С другой стороны, рядовые санкюлоты — победители 2 июня, благодаря натиску и силе которых Гора оказалась у власти, не собирались успокаиваться. «Бешеные», недавние союзники монтаньяров, видевшие полную неэффективность закона о максимуме цен на зерно,[13] добивались всеобщего максимума — установления твердых цен на все продукты первой необходимости. Они требовали дополнения проекта конституции статьями, карающими скупку и спекуляцию, а также широкой чистки генералитета и административных органов республики, устранения бывших дворян и удаления из Конвента всех оставшихся там жирондистов.

Неподкупный в полном согласии с Маратом и Дантоном считал, что в этих условиях наряду с карательными необходимы и «успокоительные» меры. В июне — июле Конвент издал три декрета, ставившие целью привлечь крестьян: им возвратили общинные земли, дали возможность увеличить участки за счет льготной распродажи эмигрантских поместий и безвозмездно отменили все феодальные повинности. Демократической конституцией в ее новом варианте Конвент рассчитывал погасить мятежи в департаментах и снять с себя обвинение в диктатуре, давно брошенное жирондистами.

В серии этих «успокоительных» мер немалое место занял доклад по делу лидеров Жиронды, порученный Комитетом общественного спасения Сен-Жюсту. Поручая ему этот доклад, старшие коллеги не удержались от советов.

— Будь умерен, — сказал Дантон. — Надо учитывать сложность создавшегося положения.

— Только не надо излишних резкостей, — сказал Робеспьер. — Помни, что мы между двух огней. Да, дорогой Флорель, общее положение настолько сложно, что…

В дни, когда он готовил доклад, Сен-Жюст и сам был расположен к умеренности: он стал невольным свидетелем трогательной идиллии.

Антуан снова бывал у Дюпле. Ему давно забыли его поведение накануне миссии в Арденны. Теперь не нужно было больше прятаться от Элизы, — добрые их отношения вполне восстановились, хотя и приняли иной оттенок. Постепенно он узнал все подробности романа, завершившегося у него на глазах.

По-видимому, все началось в конце апреля; именно в это время домашние заметили, что Элиза сделалась какой-то необычной: она худела, бледнела, перестала смеяться, на вопросы отвечала иной раз невпопад. Супруги Дюпле, как во всех важных случаях, посоветовались со своим прославленным жильцом.