Виктор Леонов - Лицом к лицу Страница 20

Полдень миновал.

Мы сидели за скалой и ждали, когда начнет темнеть. Ночью будет легче. Нас немного, но если мы прорвемся вниз, то в хаотическом нагромождении камней трудно будет обнаружить нас. Ночью легче просочиться в ущелье, скрыться от преследователей, вынести к берегу тяжело раненного Шелавина. Десантники это понимают и бодрости не теряют. Агафонов даже пытается шутить. Только самый молодой среди нас, Николай Жданов, стройный красивый матрос, который до этого держался молодцом, вдруг загрустил и поник головой.

— Эй, моряк, красивый сам собою! Не дрейфь! — хлопнул его по плечу Семен Агафонов.

Жданов вздрогнул, потом в сердцах сказал:

— Все! Песенка спета… Нам отсюда не выбраться…

— Дура, чего мелешь! — набросился на него Агафонов.

Жданов вспылил, побледнел, резко ответил:

— Николай Жданов живым врагу в руки не дастся! Понял?

И отошел в сторону.

Никто из нас тогда не понял истинного смысла этих слов.

Солнце уже наполовину скрылось за горой. Исчезли длинные, причудливые тени от скал, сгущались сумерки. Мы начали готовиться к прорыву.

Я отобрал пять разведчиков, которые должны пробить брешь в обороне егерей, трех — чтобы прикрыть отход, а двум легкораненым приказал положить на плащ-палатку Шелавина.

В это время ко мне подбежал Алексей Каштанов и шепнул:

— Егеря рядом.

— Откуда ты взял?

— Я был у Курносенко на левом фланге. Мы слышали, как их офицер кричал: «Кто повернет назад — расстреляю! Русских надо уничтожить до ночи!»

Каштанов знал немецкий язык. То, что произошло вслед за этим, подтвердило его сведения.

С неистовыми криками «аля-ля!», цепляясь за камни, егеря упорно лезли вверх. Теперь наш редкий огонь не мог их остановить.

— Кончились патроны! — крикнул Бабиков.

— Кончились! — тревожно отозвался Барышев, отползая назад.

Егеря втаскивали пулемет на гребень «пятачка». Шелавин поднялся на колени и дрожащей рукой поднял пистолет.

Наступил критический момент боя.

— Всем ко мне! — скомандовал я.

И тут мы услышали надрывный крик Николая Жданова:

— Братцы, конец!

Не успели мы опомниться, как он выдернул чеку из гранаты, прижал ее к груди и лег лицом к земле.

— Прощайте, товарищи!..

Это уже матрос Киселев, подбежавший к трупу Жданова, рванул кольцо зажатой в кулак «лимонки» и медленно стал опускаться на колени.

— Встать, Киселев!

Я вскинул автомат.

Злоба, боль и стыд за товарища захватывают дыхание. Я с трудом выпаливаю каждое слово:

— Трус! Застрелю! Бросай гранату!

Киселев метнул «лимонку» в сторону егерей, и всем сразу стало легче.

Дальше медлить нельзя. Люди ждут команды.

— Агафонов — уничтожим пулеметы! Курносенко, Бабиков — прикрыть отход. Остальным — к Шелавину.

В моем диске остались последние патроны. Есть еще возможность вклиниться в расположение противника для рукопашной схватки, есть еще надежда прорваться! Поднимаюсь во весь рост, вижу две головы немецких пулеметчиков и нажимаю спусковой крючок. Пулеметчики нырнули за камень, и Семен Агафонов тотчас же метнул туда гранату, ринувшись следом за нею.

— Сюда, старшина!

Это кричал Агафонов, поворачивая захваченный, но, к сожалению, поврежденный пулемет.

Я подбежал к нему.

Бабиков, Михеев и Каштанов прокладывали себе дорогу гранатами. За ними Баринов и Барышев несли на плащ-палатке раненого младшего лейтенанта.

Мы прорвали внутреннее кольцо окружения.

Мыс остался позади. Но было еще одно, внешнее кольцо. Наш путь лежал через простреливаемую егерями лощину. Легко ранило Агафонова, Барышева, Каштанова.

Выход к лощине преграждал неумолчно строчивший из блиндажа пулемет. Егеря пускали ракеты. Пришлось остановиться.

И тут вперед выступил Юрий Михеев.

— Товарищ старшина, прикажите приготовить мне связку гранат. Я в левую руку ранен. А правая…

Он поднимает сжатую в кулак правую руку, ждет, что я отвечу. А я думаю, что для такой связки каждый должен будет отдать свою последнюю гранату.

— Я справлю тризну по Рыжику! — Михеев говорит, уверенный, что ему не откажут. — Уж я не промахнусь!

Другого выхода нет. Лучший гранатометчик первым заявил о своем праве пойти на уничтожение вражеского блиндажа, о праве лучшего друга Рыжика отомстить за его смерть.

И Юрий Михеев пополз со связкой гранат.

Распластавшись на камнях, метр за метром приближался он к блиндажу. Вспыхнет в небе ракета— Михеев замирает, гаснет свет — он опять ползет. И все же егеря его заметили, открыли огонь. По тому, как Юрий дернулся, мы поняли, что он ранен. А если его убьют?

Если вражеская пуля угодит в нашу последнюю связку гранат?..

Слышен хлопок ракетницы, и синий мерцающий свет одаряет лощину и приникшую к валуну фигуру разведчика. И вдруг Юрий вскакивает. Волоча ногу, он бежит вперед, потом припадает на правое колено, замахивается и сильно кидает связку гранат. Она еще в воздухе, а гранатометчик уже свалился на бок, сраженный пулеметной очередью…

Взрыв блиндажа отозвался в горах многократным эхом.

Так салютовал нам, живым, последний из погибших на Могильном разведчик.

Мы пересекли лощину и ушли в сторону моря.

Нас было восемь: двое здоровых и шестеро раненых.

4

Над мысом Могильным воцарилась зловещая тишина. Мы уходим от него все дальше, но егеря все же нас преследуют — уже слышны их истошные крики и ругань. Тогда мы проникли в ущелье. Егеря не решаются следовать за нами. Огибая ущелье, они побегут сейчас к морю, потом будут всю ночь прочесывать берег. Они знают, что мы обессилены, безоружны и не сможем оторваться от них далеко.

Я иду первым. Позади, на плечах Бабикова, тихо стонет Шелавин. Макару тяжело, и я замедляю шаг. Шелавин уже не просит, чтобы его оставили одного. Баринов, Каштанов, Курносенко и Барышев идут вплотную за Бабиковым, готовые сменить его, когда он выбьется из сил. Только Семен Агафонов — его легко ранило в левую руку — отстал от нас. Он замыкает группу. Обнаженный кинжал Семен заткнул за пояс, в правой руке держит на взводе пистолет, в обойме которого есть еще три патрона — весь наш боезапас.

Вокруг рыщут егеря. Просвет неба над нами то и дело озаряется вспышками их ракет.

Начался снегопад. Это хорошо: запорошенные снегом тундра и скалы скроют наши следы. Надо торопиться к берегу.

Мы вышли из ущелья, спустились с кручи и забрались в прибрежный кустарник.

Полночь. Снег покрыл белой шапкой кусты, в которых притаились два клубка живых тел. Мы лежим недвижно, согревая друг друга. Только теперь мы почувствовали, чего стоило нам напряжение минувших боев. Стынем, но никто не решается шелохнуться, чтобы не выдать себя. Так проходит час, другой… Ох, как долги осенние полярные ночи!