Лора Томпсон - Агата Кристи. Английская тайна Страница 21

И тем не менее в этом бессмысленном бормотании — отчаянный поиск смысла и порядка.

«Давно уже я не чувствовал такой неудовлетворенности своим образом жизни [писал он в Дартмуре]. Мне кажется, что все мы лишь следуем за исполнителем главной роли, а вовсе не повинуемся собственным склонностям, связанные бедностью, не в состоянии помочь себе сами, но личность так много значит; многие ли из нас могут назвать себя личностями в этом мире? Очень немногие…

Завтра я начинаю поиск свободы, настоящего счастья и своего „я“. Завтра».

Приблизительно в то же время, когда внезапно умер Монти, Агата опубликовала цикл рассказов «Таинственный мистер Кин». В одном из них, «Человек из моря», есть пассаж о «собаке с сомнительной репутацией». Собака, всю жизнь бродившая по городским улицам на юге Испании,

«стояла посреди дороги, зевая и потягиваясь на солнце. Навыгибавшись и напотягивавшись всласть, до экстаза, пес… осмотрелся в поисках чего-нибудь еще хорошего, что могла предложить ему жизнь.

И тут, безо всякого предупреждения, какая-то развалюха выехала из-за угла, врезалась прямо в него, сбила и поехала дальше, даже не заметив.

Пес поднялся на ноги… с немым укором в затуманившихся глазах и опрокинулся навзничь».

Какой же долгий путь — путь, на котором ее самое «сбили с ног», — проделала Агата от очаровательной девочки, жившей в Эшфилде и писавшей трогательные стихи вроде вот этого, «Ma Ville Chérie», в котором вспоминала о своей жизни во Франции с родителями:

О страна моего сердца,о тебе лишь думаю я,о По, мой дорогой город,к тебе устремляется мое сердце.

Когда Агата писала это, она еще пребывала в идиллическом состоянии; смерть отца, окружающая жизнь почти не касались ее. Высокая, стройная, с водопадом волос, насквозь просвечиваемым лучами солнца, как вода в Торкийском заливе, она принадлежала миру грез, созданному ею самой. Подруга детства Аделаида Росс писала Агате в 1966 году:

«Я помню твои чудесные светлые длинные волосы. Я удивилась, когда ты вспомнила наш танцкласс. Теперь я тоже его припоминаю, и большое зеркало на стене, в которое я смотрела на себя в свой шестой день рождения… И тебя я помню — в прелестном гофрированном шелковом платье; я безнадежно мечтала о таком же ослепительном наряде. Ты была похожа на морскую нимфу с этими твоими струящимися золотыми волосами».

В годы, последовавшие за уходом Фредерика, Агата зажила куда более бурной светской жизнью, хотя это никоим образом не повлияло на ее становившуюся все более тесной близость с матерью. Она посещала танцевальный класс, где была «одной из избранных» в своих гофрированных-плиссированных платьях; два раза в неделю ходила в школу мисс Гайер; заводила друзей. Сестра Джеймса Уоттса Нэн, с которой она познакомилась на свадьбе Мэдж, стала ее близкой подругой на всю жизнь (короткое время в нее был влюблен Монти). Рядом жили пять сестер Хаксли — «эти девицы Хаксли», — которые гуляли по торкийскому Стрэнду, взявшись за руки, запрокидывая головы от смеха, и — что вменялось им как самый страшный грех — без перчаток! А также сестры Луси, жившие в очаровательном полукружье Хескет-Кресент[56] и «говорившие небрежно, глотая слова, что казалось мне высшим шиком». Вверх-вниз по семи холмам, овеваемые свежим морским бризом, ходили девочки в корсетах, изящно придерживая шляпы одной рукой. Они были беззаботны. Особенно сестры Луси — их вообще ничто не трогало. «Зачем волноваться, Агги?» Торкийские барышни ели что хотели: девонширские сливки, нугу, — пили дорогие чаи — все это они покупали в лавках на берегу. А набранные граммы спускали длительными прогулками, игрой в теннис, катанием на роликах по молу и плаванием в специально отведенных для дам купальнях. Они ездили на Торкийскую регату, на ярмарку, устраивавшуюся на набережной — с кокосовым тиром и пышными фейерверками, — на пикники со знаменитым фисташковым мороженым, мускатным виноградом и сочными теплыми нектаринами. Казалось, солнце никогда не заходило для этих сильных здоровых животных, «резвившихся, как молодые кобылки на лугу».[57] «Мы точно знали, что впереди нас ждет только счастье… мы верили в жизнь и получали от нее удовольствие».[58] То была волшебная атмосфера, защищенная системой незыблемых установлений, надежная, как купальная кабинка, которая спускала Агату в ее черном купальнике из альпаки к морю, когда ей приходила охота поплавать и почувствовать себя свободной.

«Я помню Вас как мисс Миллер, — читаем в письме, написанном Агате в 1970 году мужчиной, знавшим ее в своем раннем детстве. — Мисс Бидон из усадьбы Копторн я тоже помню, и помню, как был потрясен однажды, услышав, что она говорит Вам: „Приходи к нам на чай“. Я подумал тогда: как это чудесно — вот так, просто, пригласить кого-то на чай, не заручившись заранее маминым разрешением».

Агата все это обожала, у нее был дар наслаждаться жизнью («все, что она делала, доставляло ей удовольствие»[59]), и мать поощряла ее к этому. «Я хотела, чтобы ты веселилась, чтобы у тебя были красивые наряды и чтобы ты упивалась естественными радостями молодости», — говорит она устами Мириам в «Неоконченном портрете». Клара была счастлива, что из маленького угрюмого кокона, каким была Агата в детстве, с легкостью выпорхнула привлекательная бабочка. Тем не менее ее не оставляла мысль, которую Агата также приписала Мириам, чьим прототипом была ее мать. Когда Селия отвергает сделанное ей брачное предложение, «в глубине души Мириам, невзирая на огорчение и опасения за будущее Селии, радостно запела маленькая тонкая струнка: „Она пока еще не покинет меня. Она пока еще не покинет меня…“».

После смерти мужа у Клары не было жизни за пределами семьи; овдовев, она оказалась на обочине, хотя главной причиной тому был недостаток денег. Агату ничуть не смущало то, что она везде должна была ходить пешком или подкрашивать свои шляпы вместо того, чтобы покупать новые, — так жили большинство ее подруг. Ни одна из девочек, с которыми она общалась в Торки, не была «богатой», все они были просто «обеспеченными» и вели себя с соответствующим достоинством и не вульгарным снобизмом (в «Автобиографии» Агата описывает сестер Луси, умевших незлобиво посмеяться над «неаристократическими ногами» местного учителя танцев[60]). Но для такой женщины, как Клара, деньги означали статус. Ее самооценка не была низкой, как у ее матери, но не было у нее и непоколебимой уверенности в своем социальном положении, как у Маргарет Миллер. Разумеется, бедность — понятие относительное. Клара жила в большом доме, имела слуг, время от времени ей помогал зять, так что она не испытывала нужды в прямом смысле этого слова. Тем не менее она хотела продать принадлежавший Миллерам участок земли на Гринвудском кладбище в Нью-Йорке, за который приходилось платить всего около тридцати долларов в год, объясняя это тем, что «едва ли кто-нибудь из членов семьи когда-либо окажется в Америке, а вот в чрезвычайно стесненных финансовых обстоятельствах они пребывают уже сейчас». Деньги были ее всегдашней заботой, и их недостаток изменил ее образ жизни. Она уже не могла оказывать прежнего гостеприимства — приготовление щедрого застолья пробило бы серьезную брешь в ее бюджете, — а следовательно, не могла рассчитывать и на ответные приглашения. Она настолько ослабла здоровьем, что хождение по безжалостным торкийским холмам стало ей не под силу, а такси она не могла себе позволить. Хотя голова ее по-прежнему безудержно генерировала идеи, жизнь оставалась инертной и в центре ее была Агата. В «Неоконченном портрете» авторитет сильной материнской личности завораживает дочь до гипнотической покорности.