Александр Васькин - Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года Страница 21

Островский, говоря о своей последней пьесе, прибавлял, что он невольно всегда имеет перед глазами Акимову и ей предназначает роль. Он хвалил особенно игру Садовского и Акимову (актеры Малого театра. – Авт.).

Остался в памяти у меня рассказ Григоровича. Он говорил, что когда он пишет и бывает недоволен собой, на него нападает бессонница.

Афанасий Афанасьевич Фет, медлительно промычав что-то про себя, как он всегда это делал перед тем, как начать какой-либо рассказ или стихи, продекламировал недавно написанное им стихотворение «Бессонница».

Чем тоске, и не знаю, помочь;Грудь прохлады свежителъной ищет.Окна настежь. Уснуть мне невмочь.А в саду, над ручьем, во всю ночьСоловей разливается – свищет.

Фета заставили продекламировать все полностью…». А вот Островский семнадцатилетней Танечке Берс не понравился, он «с дамами не разговаривал и произвел впечатление медведя». Кстати, Александр Николаевич, как и Лев Николаевич, вставил гостиницу в одно из своих произведений – в пьесу «Не сошлись характерами. Картины московской жизни»: главный герой задолжал всем – «и портному, и извозчику, и Шевалье».

В Москве чету Толстых часто можно было встретить в концертах, театрах и музеях, а посему «жизнь Толстых сложилась в Москве вполне городской и светской». Софья Андреевна вспоминала, как муж возил ее в «какую-то оперу», на концерт Николая Рубинштейна в Дворянском собрании, в Храм Христа Спасителя – взглянуть, как расписываются его стены. А в недавно открывшемся на Моховой улице Румянцевском музее они смотрели картины…

8 февраля Толстые отправились в Ясную Поляну. Перед отъездом они заехали к Берсам. И так же, как и после свадьбы, всей семьей провожали их на крыльце. Они ехали в больших санях, на почтовых лошадях. Железной дороги до Тулы тогда еще не было.

В последующие годы гостиница Шевалье превратилась в доходный дом «Новое время» с меблированными комнатами. В 1879 г. здание надстроили – для фотоателье фотографа Императорских театров Канарского. После 1917 г. чего здесь только не было: коммунальные квартиры, совучреждения и, наконец, Московский союз художников – до 1999 г.

Гостиница Шевалье в Камергерском переулке, где неоднократно останавливался Лев Толстой

Л.Н. Толстой перед женитьбой на С.А. Берс. 1862 г.

Софья Андреевна Берс в 1862 г.

Сестры Берс: Софья и Татьяна. 1861 г.

Глава 7

В гостях у «человека сороковых годов». 1860-е гг

Дом этот старый и помнит многих своих достойных жителей и их замечательных гостей: Сумарокова, Баратынского, Пушкина, Вяземского и, конечно, Льва Толстого. Но обо всем по порядку[10].

Первые сведения о доме относятся к XVII в., когда владение принадлежало семье Сумароковых. Известно, что в 1716 г. здесь жил Панкратий Богданович Сумароков – потешный Петра Великого. Затем, с 1720 г. владельцем дома становится его сын-Петр Панкратьевич, «стряпчий с ключом» (как тут не вспомнить фамусовские слова: «С ключом, и сыну ключ сумел доставить»). Бог прибрал стряпчего вместе с его ключом в 1766 г., когда тот уже дослужился до тайного советника. И тогда дом перешел к его наследникам, в том числе и к сыну – Алексею Петровичу Сумарокову (1717–1777), наиболее известному представителю рода. Он написал более двадцати пьес, руководил первым русским театром, писал статьи. Символично и название издававшегося им журнала – «Литературная пчела».

«Никто так не умел сердить Сумарокова, как Барков. Сумароков очень уважал Баркова как ученого и острого критика и всегда требовал его мнения касательно своих сочинений. Барков, который обыкновенно его не баловал, пришел однажды к Сумарокову. «Сумароков великий человек, Сумароков первый русский стихотворец!» – сказал он ему. Обрадованный Сумароков велел тотчас подать ему водки, а Баркову только того и хотелось. Он напился пьян. Выходя, сказал он ему: «Александр Петрович, я тебе солгал: первый-то русский стихотворец – я, второй Ломоносов, а ты только что третий». Сумароков чуть его не зарезал», – писал A.C. Пушкин в «Table-Talk».

В 1767 г. Сумароков продал принадлежавшую ему часть усадьбы своей сестре – Анне Петровне, у которой в 1793 г. дом приобрела секунд-майорша Елена Петровна Хитрово. К этому времени в центре участка стоял каменный особняк. В 1802 г. дом был куплен штабс-капитаном С.А. Степановым.

В 1808 г. здание перешло к семье Энгельгардт. Глава семьи Лев Николаевич Энгельгардт (1766–1836), боевой генерал, участник многих военных кампаний конца XVIII века, служивший под началом A.B. Суворова и П.А. Румянцева-Задунайского, оставил после себя «Записки» – интересные воспоминания о временах Екатерины II и Павла I, вышедшие в свет в 1860-х гг. Его жена, Екатерина Петровна, на имя которой и был приобретен дом, была дочерью историка П.А. Татищева. В 1826 г. на их старшей дочери Анастасии женился поэт Евгений Абрамович Баратынский (1800–1844) (можно писать и Боратынский, как кому нравится).

«Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален, ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко… Никогда не старался он малодушно угождать господствующему вкусу и требованиям мгновенной моды, никогда не прибегал к шарлатанству, преувеличению для произведения большего эффекта, никогда не пренебрегал трудом неблагодарным, редко замеченным, трудом отделки и отчетливости, никогда не тащился по пятам увлекающего свой век гения, подбирая им оброненные колосья – он шел своею дорогой один и независим», – так писал о Баратынском Пушкин в 1831 г. в статье, предназначавшейся для «Литературной газеты».

Рано потеряв отца, Баратынский воспитывался в Пажеском корпусе, где «попал под дурное влияние». В итоге в 1816 году он был исключен из корпуса без права поступления на какую-либо службу, кроме солдатской. Затем Евгений несколько лет жил в деревне, где и начал писать стихи. В 1819 г. Баратынский поступил рядовым в лейб-гвардии егерский полк, расквартированный в Петербурге. В это время судьба и свела его с молодыми поэтами. В 1819 г. четверо друзей – Пушкин, Баратынский, Дельвиг, Кюхельбекер – составляли, по выражению последнего, «союз поэтов».

С 1820 г. Баратынский служил в Финляндии, суровый край которой он считал родиной своей поэзии. Весной 1825 г. Евгения Абрамовича произвели в офицеры, что дало ему возможность выйти в отставку и поселиться в Москве. С 1826 г. (по другим данным, с 1828 г.) он живет не только в доме Энгельгардтов в Вознесенском (тогда – Чернышевском) переулке, но и в их подмосковном имении Мураново. Его приезд в Москву почти совпадает со временем возвращения сюда Пушкина из ссылки.