Михаил Азаров - Зазнобы августейшего маньяка. Мемуары Фанни Лир Страница 22

Вскоре:

«Тысяча дел. В восемь утра встаю. Беру душ. Еду в Мраморный поздороваться с папа. Возвращаюсь на Почтамтскую. Господин Глазунов в прихожей со сметой. Господин Тониолатти в бильярдной с новыми приобретениями. В гардеробной портной с примеркой фрака. Савелов с домашними делами у меня в кабинете. В гостиной — офицеры, будущие товарищи по хивинской экспедиции. В картинной караулит Ворповский. В саду — архитекторы со своими чертежами. В два пополудни — выезд верхом. В четыре у Фанни. В шесть у папа и мама. В семь — уже не помню…»

Держи вора!

Тем временем в резиденциях императора и его брата — Зимнем и Мраморных дворцах — начали происходить странные события.

Традицией Зимнего были семейные вечера. Проводились они по настоянию Александра II, желавшего демонстрировать окружению единство царской семьи. Но ни для кого не было секретом, что мира в этой семье давно не было. Государь бросил супругу Марию Александровну ради молодой княжны Екатерины Долгоруковой. Драма усугублялась тем, что императрица медленно угасала от чахотки.

Но внешне приличия соблюдались. На ужины, проводившиеся в покоях Марии Александровны, собирались самые близкие родственники. Константиновичи, разумеется, были в их числе.

Как-то после очередной трапезы императрица простилась с роднёй и села писать письма. По ходу дела ей понадобилась любимая печатка — гемма из цельного дымчатого топаза. Но её на столе не оказалось. Государыня вынула ящики из стола и перерыла их содержимое. Вещица как сквозь землю провалилась!

Мария Александровна по этому поводу выразила недоумение супругу. Тот рассказал о пропаже Константину Николаевичу. Подумав, братья решили, что печатку мог взять Джорджи — принц Георгий Лихтенбергский. Джорджи был двоюродным братом Николая Константиновича. Вместе они участвовали в походе на Хиву. После него Джорджи получил Георгиевский крест. Это обидело Ники, считавшего, что такой награды он более достоин.

— Печать украл не Джорджи, а Ники! — заявила Александра Иосифовна мужу.

Это вызвало негодование у Константина Николаевича. Он и в мыслях не допускал, что его сын может быть вором. Великая княгиня осталась при своём мнении.

Восьмого апреля 1874 года в дневнике великого князя Константина Николаевича появилась следующая запись:

«Саша наш (император Александр II — авт.) рассказал мне про пропажу печатки из комнаты императрицы; что это второй раз в эту зиму и оба раза после семейных обедов. Какая мерзость!»

Фанни Лир в своих мемуарах не упоминает об этом эпизоде. А Михаил Греческий так описывает последующие события:

«Тем временем великий князь Константин Николаевич в апартаментах близ Михайловского дворца вручил своей милой топазовую печать. В восторге были и сама Фанни, и корнет-херувим.

Ники, довольный собой, поведал им историю похищения.

Трудность, объяснил он, заключалась в том, чтобы подойти незаметно к государыниному столу. Надобно было приблизиться, не привлекая внимания.

На столе лежало великое множество фотографических карточек. Ники, проходя мимо, невзначай склонился над крайней фотографией и даже опёрся о стол, желая рассмотреть её. Движение это казалось естественным, и никто, в самом деле, не обратил на великого князя Николая никакого внимания. Ники схватил печатку и сунул в карман. Сердце колотилось, но он совладал с собой и как ни в чём не бывало завёл с государыней интересный разговор, чем совершенно отвлёк и заморочил её.

— Ну-с, — торжественно заключил Ники, — суди сама, душка моя, что легче: выманить у процентщика три рубля или выкрасть из святая святых государыни драгоценную печать, рискуя всем и, главное, честью?»

Савин сделал ответный ход: «преподнёс Фанни недурное кольцо».

«В Мраморном дворце в коллекции саксонского фарфора самым ценным — ценнейшим! — предметом была фарфоровая чашка «опак» с китайским рисунком, — продолжает биограф. — На белом поле над мандаринами и ласточками золотились вензеля А и R и дата: 1694. Заказал чашку Август Сильный, курфюрст Саксонский и будущий король Польский в день своей коронации. В 1721 году, честь победного окончания Северной войны, в день подписания Ништадтского мира Август подарил её императору Петру.

Великий князь Константин Николаевич сберегал семейную реликвию как святыню.

На днях чашка исчезла.

Провели расследование, деликатное, но при всём том тщательное. Один из частых гостей великого князя Константина барон Таубе припомнил, что у шкапа, в коем стояла была знаменитая чашка, прохаживался князь Николай, когда, отужинав, гости отдыхали и беедовали.

Прошло несколько дней. Великие князь с княгиней не знали, что и думать. Конец сомнениям положил дворцовый лакей, некто Жердынин. Представши перед великим князем Константином, он не без смущения сообщил следующее. Третьего дня вечером лакей находился за дверьми гостиной меж столовой и рабочим кабинетом его высочества. Все двери были приоткрыты. В щель Жердынин видел, как из кабинета проследовал через гостиную в столовую его высочество Константин Николаевич, а его высочество Николай Константинович, замешкавшись в кабинете, подошёл к письменному столу и взял карандаш в золотом футляре с большим рубином на наконечнике.

Великий князь Константин немедленно пошёл проверить. Карандаш в самом деле о стола исчез.

«Лиха беда начало» — весело объявил Ники Фанни, поднося ей Августову чашку и карандаш с рубином».

Какими же мотивами руководствовался великий князь, совершая преступления? Ответ даётся такой:

«Впрочем, великий князь Николай Константинович вором себя не считал. Напротив даже, он считал себя честным человеком, равным прочим людям, хотя, быть может, несколько ровней. Великокняжеский титул носит, как-никак, не всякий. Посему, допускал Ники, позволяются ему, великому князю, некоторые слабости. Он может и нарушить, впрочем, самую разве что малость, нравственные заповеди. А дама сердца Ники любит, в отличие от прочих. Прочие и вовсе ненавидят его, и первая — его собственная матушка.

«Вот же ведь как, — с усмешкой говорил он себе, — когда я завоевал Хиву, Фанни презирала мои лавры, а когда украл безделушку, она восхищается и считает меня героем».

Соперничество Савина и Ники набирало обороты. Один добывал деньги для дамы афёрами, а другой тащил, что плохо лежало. Иногда на великого князя накатывали волны ревности. В один из таких приступов он написал Фанни письмо:

«Сударыня, во имя всего святого заклинаю Вас покинуть моё жилище и не оскорблять его достойные стены своим недостойным присутствием. Вам есть куда и к кому ехать. Постарайтесь там быть более достойной или менее недостойной — как Вам угодно. Иначе говоря, быть такой, какой не были Вы со мной. Это моя последняя к Вам просьба. Надеюсь, в ней Вы мне не откажете. Не могу явиться лично засвидетельствовать Вам почтение, ибо такового более к Вам не имею, посему посылаю вместо себя письмо. Примите и проч.».