А. Глумов - Н.А.Львов Страница 22

В третьем явлении Аполлон, «ударив своим плектроном по струнам лиры, подвигнул весь небесный хор (подите, утехой просветите любимый мой народ) и, громовым ударом истребив туман, повелевает просительницам сойтись на землю. И храм исчезает».

Далее действие продолжается на земле. Один из гениев подводит Мельпомену к пещере, откуда по ее знаку «в провожании военной музыки» выходят «Герои». Эвтерпа подходит к берегу моря, и ей навстречу из волн появляются сирены. «Под пение оных начинается военный балет и сражение».

Дух комедии возводит Клио наверх горы и, показав ей сражение, говорит, что «сие она должна прервать утехою. По знаку ее при огромной роговой музыке выходят из лесов пастухи и охотники. ...Терпсихора ...выводит к ним веселых своих нимф. Все вместе составляют они общий балет под пение хора, изображающего торжество муз. - Последняя декорация ...изображает сельское положение, украшенное огнями и цветами и разными приличными строениями. - В середине площади на большом дереве, где отправите ветви открывают кучу сидящих гиниев, поющих хор, которой повторяет и протчая толпа».

В «Прологе» Львов пытается создать «вступительное действо», по существу «Пролог» - это первая в России тематическая литературная программа для симфонической музыки.

Свидетельств о том, что «Пролог» был исполнен при открытии Российской академии, не сохратшлось. По всей вероятности, поставить его не успели. Создание музыки, хоров, декораций, подготовка капеллы, балета требовали больших затрат времени, денег и сил.

Первое собрание Российской академии состоялось 21 октября. Ее членами были избраны Херасков, Фонвизин, Богданович, Княжнин, Державин, Львов, а также ряд властительных вельмож (среди них были и просвещенные лица, такие, как Шувалов, Безбородко и Строганов) - всего 36 членов. Кстати сказать, Безбородко ни на одно заседание прибыть не собрался.

Капниста не выбрали - слишком памятна была его скандальная «Сатира I». Хемницера - тоже. Львов начал о нем хлопотать, и через пять месяцев, 20 марта, его друга ввели в состав новых членов.

Хемницер на должности генерального консула в Смирне отстаивал русские интересы с энергией, какой никак нельзя было от него ожидать. Сумел наладить отношения по дипломатической части, утихомирил турок, которые слишком нагло вели себя по отношению к подданным Русского государства, горячо заступался даже за простых матросов торгового флота. Все это давалось с великим трудом, изнуряющим тело и душу. Сдавало здоровье, организм северянина никак не мог привыкнуть к азиатскому климату, к тропическим ветрам: «Один день дует сирокко, а другой день трамонтано, ветер годный лишь для искусства сталь закалять... вместо слез из глаз желчь идет». Приветы Марии Алексеевны были единственной отрадой: «Что меня любят, что мне кланяются, вот одно из величайших моих утешений». Сердечно спрашивает чуть не в каждом письме, приходится ли петербургскому другу до сих пор таить свой брак, хотя он надеется, «что комедия скоро развяжется, дай-то бог: пора!», и постоянно спрашивает: «Вы все еще по старому, или нет?.. Долго ли вам писать, что вы живете все так, как жили... ни дать ни взять».

Когда Львов в письме к другу намекнул на возможность какого-то «прояснения» в этих делах, он обрадовался: «Читая в письме твоем... что через 6 дней положение твое перемениться должно, уж я было приготовился ко многому, однако ты же сам отвел меня от внимания, сказав, чтобы я не ждал ничего путного»35.

Письма Хемницера к Львову - единственный источник для выяснения многих эпизодов жизни Львова в этот период, в том числе и вопроса о его тайном браке. Я. К. Грот, правда, сообщает: «Мне случилось читать подлинные письма Львова, одно к Безбородке, другое к Дьякову, в которых он жалуется на тягостное свое положение; в письме к отцу Марии Алексеевны он умоляет его наконец вымолвить слово, от которого зависит счастье разлученных супругов»36.

После избрания членом Российской академии Львов сделал новое предложение. На этот раз согласие было получено. Как-никак, служебное положение жениха как будто упрочилось: чин коллежского советника, ценные подарки от государыни, путешествие с нею, дружба с влиятельнейшими из сановников, успехи на архитектурном поприще... Нет, правда, больших имений с крестьянами, нет домов, но есть пока даровая квартира в пышном дворце Безбородко. К тому же Львов выхлопотал себе в Петербурге небольшой участок земли - хоть и далеко, за городского чертой, у Малого Охтенского перевоза, где леса, да луга, да болота, но, осушив их, со временем там можно дачу построить - теперь многие селятся за окраиной. Да и Машенька отказывает всем женихам, кроме Львова, а годы идут, ей уже двадцать восемь, по понятиям того времени - старая дева.

Свадьбу сыграть было положено в Ревеле у родственника, графа Якова Федоровича Стенбока, мужа Катеньки Дьяковой, которая давно звала своих родных навестить ее семью. Да и граф жаждал показать им свои богатейшие поместья. Как большинство остзейских аристократов, граф Якоб Понтус был заражен фанфаронством. Надо думать, что свояку он устроил богатую свадьбу.

Я. К. Грот на основе свидетельств детей и внуков Львова и Стенбока рассказывает о том, что «жених» и «невеста» скрывали свой тайный брак до последней минуты, то есть до обряда венчания. Признались, когда все родные и близкие собрались на торжественную церемонию. Скандал! Нельзя же было венчаться вторично! Чтобы избежать конфуза, Львов заранее нашел жениха и невесту из молодых крепостных. Их обвенчали, а после торжества церковного чина, под пение «Исайя ликуй» поздравления принимали две четы.

Львов пробыл в Ревеле - в Таллине, - а также на острове Даго с конца октября до середины февраля 1784 года: мы это знаем по письмам Державина (от 18 января) и Хемницера (от 18 февраля). Чем он здесь занимался?.. Сидеть сложа руки было не в его натуре, тем более после периода бурной деятельности в Петербурге.

Конечно, он знакомился с Ревелем, с его старинной архитектурой. Отметим, что в Эстляндии 80-е годы отличаются усиленным строительством - по инициативе и поддержке русского правительства. На возведение каждого государственного здания отпускались казенные ссуды по 20 тысяч при условии завершения дома в 1790 году. Главное внимание было обращено на казармы, таможни, почту, банки, суды, сторожевые посты, на укрепление берегов. Остзейская знать, бароны и графы, брали обязательства возвести то или другое строение.

Таким «подрядчиком» оказался граф Стенбок, взявшийся построить здание Суда на улице Рахва-кахту (№ 3), с эффектным фасадом, выходящим на видное место высокой горы. Автором проекта этого судебного здания эстонские исследователи называют И. Г. Моора, архитектора и секретаря губернского управления. Однако некоторые детали здания дают основание предполагать, что автором его был Львов.