Секретов не будет - Илья Миронович Шатуновский Страница 22

Мы осматриваем экспонаты музея и видим, как много значили для замурованных в каменных мешках Ленин, Москва, Советский Союз. Конспекты ленинских работ на папиросной бумаге, переписанный от руки румынско-русский словарь. Композиция из дерева, тайно изготовленная в тюремной мастерской: к земному шару прикован рабочий — мировой пролетариат. Но рядом русский кузнец тяжелым молотом разбивает оковы, и в страхе бежит империалист, держащий на поводке пса — II Интернационал…

Да, узники Дофтаны знали: грядущий день рождается на Востоке. Они всегда помнили о Москве, и Москва никогда не забывала о них. Под стеклом пожелтевшие страницы «Правды», «Известий», «Гудка». Большие бросающиеся в глаза заголовки: «Героическая борьба румынских нефтяников», «Против восставших железнодорожников двинут бухарестский гарнизон», «Военно-полевые суды в Румынии», «Мопровцы Киргизии узникам Дофтаны», «Бои продолжаются»…

Бои продолжались. Фронт борьбы с империализмом проходил не только по рабочим баррикадам европейских столиц, но и по каменным казематам Дофтаны. И здесь, так же, как и в университетском городке Мадрида, нельзя было дрогнуть, отступить…

Презрев смерть и пытки, Дофтана жила, боролась и побеждала. Семнадцать дней подряд палачи били коммуниста Мауричу Энчеля. Коммунист выстоял, коммунист ничего не сказал. Тогда изверги вспрыснули ему в вену чернила… Приговоренный к пожизненному заключению, Макс Гольдштейн объявил голодовку и не принимал пищу пятьдесят шесть дней. Это была самая долгая голодовка в истории Дофтаны. Стража так и не смогла сломить духа этого мужественного человека. На пятьдесят седьмой день его задушили надзиратели…

Мы подходим к портрету, с которого улыбается красивый молодой человек.

— Бела Брайнер, член ЦК Коммунистической партии Румынии, — говорит экскурсовод. — Опытный подпольщик и конспиратор, он был выслежен и попал в лапы врага. Через товарища Брайнера шли деньги в партийную кассу, и сигуранца хотела узнать, откуда берутся эти средства. Его истязали в Дофтане и в подвалах жандармерии в Бухаресте. Для него изобретали особенно страшные пытки. Белу Брайнера завязывали в мешок вместе с кошками и опускали в ров с водой. Кошки захлебывались и в предсмертной агонии рвали когтями живое человеческое тело. Но товарищ Брайнер смеялся над палачами. Он умер, но его воля была тверже камня, из которого сложены бастионы Дофтаны…

А за стенами Дофтаны жизнь. Та, во имя которой боролись герои-коммунисты. В долине Праховы растут этажи санаториев и домов отдыха для трудящихся. Город Брашов, красавец и труженик, поднимает частоколы труб над новыми заводскими корпусами. Смотрятся на дорогу рядами новых домов помолодевшие горные селения. Одет в леса новостроек старинный город Сибиу. В бело-розовом цвету садов утопает город Тимишоара…

В Тимишоаре мы осматриваем огромный промышленный комбинат имени Белы Брайнера. Директор комбината Блазиу Губан уехал в командировку в Лейпциг, и нас принимает главный инженер Тибериу Губан. Узнаем, что они не просто однофамильцы. Директор — отец главного инженера.

Видя мое недоумение, секретарь парткома Ион Борбони говорит:

— У нас еще работает начальником цеха жена директора Барбара Губан. Так что отец руководит сыном, а сын матерью. Губаны — старейшие работники нашего комбината.

Между тем Тибериу еще молодой человек, лет тридцати пяти. Учился он в годы народной власти, окончил политехнический институт, увлекся химией. Новый, только что отстроенный химический цех — любимое детище главного инженера. Он сам возводил стены, модернизировал оборудование, разрабатывал технологический процесс.

— Скажите, товарищ Губан, ваш комбинат носит имя коммуниста, об исключительном мужестве которого мы узнали вчера в Дофтане. Есть ли тут какая-нибудь связь? — спрашиваю я.

— Если вас интересует этот вопрос, то я сейчас пошлю за одним человеком, — уклончиво ответил главный инженер.

Тибериу Губан отдал распоряжение и повел нас по цехам, где изготавливается обувь и саксофоны, люстры, плащи, фартуки. Мы посетили чудесную выставку образцов продукции, посмотрели, как строится бытовой корпус, побывали на тренировке комбинатских спортсменов, на занятиях кружков.

Тем временем человек, которого искал главный инженер, явился. Мы увидели высокую красивую девушку в элегантных рабочих брюках.

— Знакомьтесь, это наша активистка, сварщица Ева Хебер, — представил Тибериу Губан. — Ева — родная племянница Белы Брайнера.

— Да, это так, — сказала Ева. — Но я своего дядю никогда не видела. Когда его убили, меня еще не было на свете. Пожалуй, о дяде лучше расскажет главный инженер.

Я взглянул на товарища Губана и заметил на его лице волнение. Он отряхнул свой безукоризненно чистый халат и сказал:

— Это предприятие создал товарищ Бела Брайнер…

— И ваш отец, — добавила Ева. — Теперь это уже давно не секрет.

Я понял, что сейчас узнаю одну из тайн, которую унес с собой в могилу Бела Брайнер, и попросил главного инженера присесть и рассказать обо всем поподробнее.

В двадцатых годах Блазиу Губан, крестьянский паренек, гонимый нуждой, пришел из деревни в город и стал работать учеником сапожника. А вскоре Блазиу Губан открыл мастерскую по производству ваксы. Откуда же у такого бедняка взялись деньги? Деньги ему дал Бела Брайнер. Коммунист привлек паренька к нелегальной работе, помог ему вступить в комсомол. Шло время, и мастерская, формально записанная на Блазиу Губана, давала все больше денег партии. Но чья это была мастерская, никто не знал — ни жена Блазиу, ни их сын Тибериу, который с малых лет помогал родителям делать ваксу.

Бела Брайнер погиб, ничего не сказав врагам ни о подпольной радиостанции, которую он создал в Бухаресте, ни о доходном предприятии, организованном им в Тимишоаре. И до самого освобождения мастерская все свои прибыли отдавала в партийную кассу.

— Конечно, прибыли были совсем не такие, что дает сейчас наш комбинат. При народной власти кустарная мастерская выросла в самое крупное предприятие страны, производящее товары ширпотреба, — сказал Тибериу Губан. — И его, так же, как и ту маленькую мастерскую, возглавляет отец — ученик и соратник Белы Брайнера.

А Ева Хебер добавила:

— Вот эту тайну и сберег мой дядя — узник Дофтаны…

Орел, мой товарищ,

Что прилетел ко мне в Дофтану,

Если бы я был таким же свободным,

То поднялся бы вслед за тобою

Выше седых Карпат.

Румыния,

1961 г.

НА ПАРУСАХ В АТЛАНТИКУ

Мы живем в бронзовом веке. Не в дебрях какого-нибудь первобытного острова, обойденного цивилизацией стороной, а на борту «Зари» — одного из самых уникальных кораблей мира.

Шхуна «Заря» — это лаборатория в океане, ведущая наблюдения за капризами магнитной стрелки. В кормовой научной лаборатории находятся основные регистрационные приборы. Их чувствительность очень высока. Достаточно поблизости положить швейную иголку, как приборы начинают куролесить. Вот почему на шхуне нет