Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907 Страница 225

829

30. См. в коммент. К. Н. Суворовой: «В упоминаемом июльском номере (№ 11–12) киевского журнала „В мире искусств" за 1907 г. были напечатаны стихотворения В. Брюсова, А. Белого, А. Блока <…> и др. Стихотворение М. Кузмина „Апулей" <…> появилось в следующем номере (№ 13–14) журнала; с этого же номера он объявлялся в числе лиц, принимающих участие в журнале (О неприязненном отношении Л. Андреева к Кузмину см.: ЛН. Т. 72. С. 309, 528)» (Суворова. С. 170).

830

31. См. в коммент. К. Н. Суворовой: «М. Кузмин имеет в виду напечатанную в журнале «Перевал» <Перевал. 1907. № 8–9. С. 94> рецензию А. Белого на вторую книгу альманаха „Шиповник". Характеризуя участников альманаха, А. Белый писал: „Первенствует А. Блок. Это, быть может, наиболее интересный и законченный поэт после В. Брюсова. Он часто неуклюж, часто дает в звучных строфах скорей материал для построения образа, а не самый образ, который требует такой же отточенности, как и форма стиха, у Блока в отточенной форме часто неотточенные картины. Но у него все — подлинное"» (Суворова. С. 170–171).

831

32. Ср. признание Кузмина из предисловия к «Чешуе в неводе»: «Обладая слабою памятью, я принужден не только работы, но и простые ежедневные чтения сопровождать выписками» (Литературная учеба. 1990. № 6. С. 115).

832

33. Имеется в виду заметка в «Календаре писателя»: «Не будут участвовать в „Знании": М. П. Арцыбашев, А. И. Куприн, Б. А. Лазаревский, А. П. Каменский, М. К. Кузьмин <так!>; из них первые два по своему желанию, остальные по несоответствию характера их творчества со взглядами редактора „Знания" <Л. Андреева>» (Свободные мысли. 1907. № 11. 30 июля (12 августа)).

833

Август 1907

1. Это письмо от М. Ф. Ликиардопуло неизвестно, однако смысл его очевиден и, видимо, может быть сопоставлен с письмом Нувеля Кузмину от 2 августа, написанным после разговоров в Москве с Брюсовым, Белым, Ликиардопуло, С. А. Поляковым, Эллисом: «Разумеется, все москвичи ругательски ругают Петербуржцев. Вы составляете почти единственное счастливое исключение. Ярость направлена главным образом против Чулкова, Блока, Вяч. Иванова, Леонида Андреева, Лидию Дмитриевну <так!> и Городецкого. <…> „Руно" и „Перевал" скоро погибнут естественной смертью. Это факт достоверный. Останутся одни „Весы"» (Богомолов. С. 281). Брюсов хвалил «Эме Лебефа» в рецензии на повесть и «Три пьесы» (Весы. 1907. № 7. С. 80–81). О перемене в рецензии Белого на «Белые ночи» Кузмин писал Нувелю еще 16 июля: «В корректурах, когда временно Брюсова не было в Москве, было: „К сожалению, он напечатал плохо отделанный, очевидно наспех написанный роман «Крылья»". После прибытия Валер<ия> Як<овлевича> это обратилось в скобки („Мне не нравятся его «Крылья»"), поставленные, как объясняют, в оправдание перемены Белого сравнительно со статьей в „Перевале"» (Богомолов. С. 277). Написанное Брюсовым «Послесловие редакции» к статье З. Н. Гиппиус (Антона Крайнего) «Братская могила» содержало такие слова: «Наше глубокое убеждение — что М. Кузмин идет в рядах передовых борцов за ту самую культуру, за которую ратует и Антон Крайний. Именно как такому культурному деятелю (а не только как талантливому поэту) „Весы" до сих пор широко открывали М. Кузмину свои страницы и намерены столь же широко открывать их впредь» (Весы. 1907. № 7. С. 55). По поводу этого послесловия Гиппиус писала Брюсову: «…против „Послесловия" ничего не имею, хотя упорно не вижу культурной работы Кузьмина <так!>. Если бы так, — какая задержка для культурного развития России, что в „Белых Ночах" потеряли целых пять глав его повести и мир еще не узнал, что было с Дементьевым и Парфентьевым после того, как они целовали иконы и сапоги и улеглись на кровать!» (Письмо от 16 июля // РГБ. Ф. 386. Карт. 82. Ед. хр. 39. Л. 30).

834

2. Пьеса «Орест» написана Кузминым не была. План ее, сохранившийся в рабочей тетради, см.: Богомолов Н. А. Русская литература первой трети XX века. С. 516–517.

835

3. О своих дальнейших творческих планах Кузмин сообщал Нувелю 11 августа: «„Кушетка тети Сони" — современна. Там как раз 2 студента, институтка, старый генерал и старая дева. Но все мои планы — на „удаления", как Вы их называете, и начатый современный „Красавец Серж" без аппетита отложен. Планов куча: „Путешествие", „Разговор о дружбе" (ряд рассказиков), „Александр", „М-me Guyon", „Орест" (пьеса; вероятно, первое, что буду делать, готовясь в то же время к сэру Фирфаксу) и что-нибудь из юнкеров» (Богомолов. С. 284). Из этих планов были реализованы только «Путешествие сера Джона Фирфакса» и «Подвиги Великого Александра».

836

4. Письмо Нувеля из Москвы от 2 августа 1907 г. опубликовано: Богомолов. С. 280–281.

837

5. К сожалению, письма Ликиардопуло, Брюсова и Кузмина, обращенные друг к другу, известны нам далеко не полностью. Очевидно, Кузмин отвечал Ликиардопуло на письмо, пришедшее 1 августа (см. запись от этого числа), однако Кузмину прислал ответ на это письмо (а также на процитированное выше письмо от 17 июля) не Ликиардопуло, а сам Брюсов: «В июльском № „Весов", который Вы получите на днях, Вы найдете краткую заметку, написанную мною о Ваших книгах. Я очень извиняюсь за беглость своих суждений, но моей целью было установить ту точку зрения, с которой, кажется мне, должно смотреть на Ваше творчество. <…> М. Ф. Ликиардопуло читал мне отрывки из некоторых Ваших писем к нему. Мне кажется, что Вы совершенно верно определяете и свое значение как писателя, и свое место в ряду современных литературных школ. Вне всякого сомнения, Вы душою, психологически, принадлежите нам, к нашему поколению, к нашему отряду, к созидателям, а не разрушителям. Мы тоже разрушаем, — но оковы, мешающие нам свободно двигаться, и стены, закрывающие нам дороги. Но мы не имеем и не можем иметь ничего общего с теми „молодыми", которым хочется сокрушать античные статуи за то, что это статуи, и поджечь дворцы за то, что это дворцы. Конечно, и в варварстве, как во всем в мире, есть своя прелесть, но я не колеблясь поставлю скорострельную пушку для защиты Эрмитажа от толпы революционеров, предводительствуемых Сергеем Городецким. Впрочем, утешение в том, что наши „молодые" разрушители ничего разрушить в действительности не в силах и что Сергей Городецкий никакой толпой революционеров не предводительствует и предводительствовать не будет» (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб., 1993. С. 49–50; публ. А. Г. Тимофеева). 5 августа Кузмин отвечал ему: «Из предыдущих писем к Вам Вы можете предположить чувства, одушевляющие меня при получении Вашего столь жданного, столь драгоценного мне письма. В моих словах М. Ф. Ликиардопуло о безусловной преданности Вам, о готовности быть scientae cadaver <трупом в анатомическом театре — лат.> нужна поправка: это — не готовность, это — пламенная просьба, сокровеннейшее желание. Но кроме необходимости руководящих инструкций для внешних действий в этой области мне изредка нужны будут несколько дружеских слов, как связь с далекой и любимой „митрополией" <так!>, как благословение Рима. Теперь меня долго будет питать Ваше письмо, каждое слово которого для меня безмерной цены. Я теперь как солдат, радостно знающий свой полк, идущий на веселые завоевания. Радость известий о том, что Вы напишете о моих книгах, что Вы принимаете посвящение задуманной вещи, радость письма от Вас заставляет меня менее печалиться от того, что, сообщив мне опять-таки столь утешительное известие о помещении моих стихов в 1908 г., Вы воздерживаетесь от Вашего мнения, будто не оно было мне важно прежде всего» (РГБ. Ф. 386. Карт. 92. Ед. хр. 12. Л. 15–16). Из этого письма очевидно, что речь шла о линии поведения Кузмина в отношении к «Золотому руну».