Анна Франк - Рассказы из убежища Страница 23

— Да нет, — ответила я, поворачиваясь к нему. — Можешь сесть рядом. Правда, ведь прекрасно вот так сидеть и мечтать?

Он встал у окна, прислонившись головою к стеклу, и ответил:

— Да, я так тоже часто мечтаю. Сказать, как я это называю? Смотреть в мировую историю.

В изумлении я глянула на него:

— Знаешь, по-моему, потрясающе сказано. Я это запомню.

— Да.

Он смотрел на меня с той редкой улыбкой, которая меня всегда немного сбивала с толку; во всяком случае, я никогда не могла понять, что, собственно, у него на уме.

Потом мы опять поговорили о всяких пустяках, и через полчаса он ушел.

В другой раз, когда Жак зашел ко мне, я снова сидела на том же месте, и он опять встал у окна. Погода в тот день стояла на редкость прекрасная, небо было синее-синее (наши окна находились на такой высоте, что других домов мы не видели, во всяком случае, мне внизу ничего не было видно); на голых ветвях каштанов, которые росли перед нашим домом, висели капли росы, и, когда ветки раскачивались, они всякий раз ловили луч солнца; чайки, другие птицы стремительно пролетали мимо нашего окна, и отовсюду доносились их крики и щебетанье.

Сама не знаю почему, но, во всяком случае, мы оба не могли вымолвить ни слова. Мы были вместе в одной комнате, и к тому же довольно близко друг от друга, но при этом каждый из нас почти не ощущал присутствия другого. Мы смотрели и смотрели на небо и говорили сами с собой. Я говорю «мы», потому что уверена: он чувствовал то же самое, что и я, и так же, как и я, не мог прервать тишину.

Мы просидели так с четверть часа, пока Жак произнес первые слова. Он сказал:

— Когда видишь такое, разве не глупо снова и снова ссориться из-за каких-то мелочей? А я никогда не осознаю этого!

Он смотрел на меня чуть-чуть смущенно и, очевидно, боялся, что я его не пойму, но я была вне себя от счастья, потому что он ждал ответа и я наконец-то могла поделиться своими мыслями с тем, кто их понимает. Я ответила:

— Знаешь, что я всегда думаю? Глупо ссориться с людьми, которые тебе безразличны, — с людьми, которые тебе небезразличны, все по-другому. Их любишь, и, если они начинают ссориться или дают повод для ссоры, это скорее причиняет боль, чем злит.

— Ты тоже так думаешь? Но ведь ты сама не так уж и часто ссоришься?

— Нет, но достаточно, чтобы понимать, как все это выглядит! И самое плохое, я думаю, заключается в том, что большинство людей в мире в общем-то одиноки!

— В каком смысле?

Теперь Жак пристально смотрел на меня, но я решила все-таки продолжать, — может, я смогу ему этим помочь.

— В том смысле, что большинство людей — не важно, есть ли у них семья или нет, — внутренне одиноки. У них нет никого, с кем они могли бы поговорить о своих чувствах и мыслях, а как раз этого мне больше всего не хватает.

Жак лишь сказал в ответ:

— Мне тоже.

Мы опять уставились в небо, а потом он продолжил:

— Людям, у которых нет никого, с кем они, как ты говоришь, могли бы отвести душу, многого, очень многого не хватает. Я это понимаю, и именно это так часто меня угнетает.

— Ну, я так не думаю. Не в том смысле, что тебя никогда ничего не должно угнетать, — тут уж, как говорится, ничего не поделаешь, — но настраиваться заранее, что тебе будет грустно, вовсе не стоит! Ведь то, чего ты ищешь, когда тебе грустно, — это же именно Счастья! Пусть тебе еще многого не хватает, потому что у тебя никого нет, с кем можно поговорить, но ведь Счастье, которое в тебе самом — если ты хоть раз в жизни нашел его, — никогда не исчезнет. Я говорю не о земных вещах, а только лишь о духовных. Я уверена: если ты хоть раз нашел Счастье в себе самом, то оно долго может оставаться скрытым, но исчезнуть оно не может!

— Но как же ты нашла свое счастье?

Я встала.

— Пошли со мной! — сказала я и повела его на чердак, где был один уголок с окошечком. Наш дом был очень высокий, и, когда мы оба поднялись на чердак и приникли к окну, нам открылся большой кусок неба. — Вот смотри, — сказала я. — Если ищешь Счастье в себе самом, нужно выйти на улицу в такой день, когда солнце и голубое небо. Даже если стоять перед таким окном, смотреть поверх всего города и видеть безоблачное небо, как сейчас, то в один прекрасный день обязательно найдешь свое Счастье.

Я тебе расскажу, как это случилось со мной. Меня отдали в интернат, где мне всегда было противно, и чем старше я становилась, тем противнее. И вот как-то в свободный день я пошла совсем одна в поле. Я сидела себе и о чем-то мечтала; потом подняла глаза и увидела, что погода стоит необыкновенная, а я этого и не замечала, потому что слишком уж была занята собственными горестями.

И когда я посмотрела вокруг и поняла, что все так прекрасно, во мне вдруг смолк голос, говоривший о неприятностях. Все мои мысли и чувства были о том, как прекрасно все вокруг, и о том, что в этой красоте и заключена правда.

Так я сидела с полчаса, и когда наконец встала, чтобы вернуться в эту ненавистную школу, то совсем не чувствовала себя угнетенной, — наоборот, мне все казалось прекрасным и добрым, каким оно и было на самом деле.

Потом я поняла, что тогда впервые нашла Счастье в себе самой, потому что — в зависимости от обстоятельств — Счастье может находиться повсюду.

— И ты изменилась? — спросил он тихо.

— Настолько, что была этим вполне довольна. Конечно, бывает, я и поворчу, но такой тоски, которая тебя поедом ест, уже никогда больше не было — ведь я теперь понимала, что тоска приходила от жалости к себе самой, а Счастье наступает от радости.

Я говорила, а он смотрел в окно и, по-видимому, был погружен в свои мысли, потому что ничего не ответил. Потом он вдруг обернулся и взглянул на меня:

— Я еще не нашел своего Счастья, но зато нашел что-то другое: того, кто меня понимает!

Я прекрасно поняла, что он имел в виду, и с тех пор уже не была одинокой.

Страх

Суббота, 25 марта 1944 г.

Ужасное время я переживала тогда. Вокруг бушевала война, и никто не знал, не приблизился ли последний час его жизни.

Мои родители, братья и сестры вместе со мной жили в городе, но мы все время ждали, что нас эвакуируют или что нам придется бежать. Днем не утихала стрельба и пушечная канонада, ночью мелькали какие-то таинственные вспышки и, словно из глубины, слышались глухие раскаты.

Не могу описать всего, я уже не помню с точностью жуткую сумятицу этих дней, знаю только, что целый день я только и делала, что дрожала от страха. Мои родители всячески старались меня успокоить, но ничего не помогало: страх был и внутри, и снаружи, я ничего не ела, плохо спала и все время дрожала.