Александр Васькин - Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года Страница 23

В ней «было полное отсутствие всякого нравственного содержания, всяких требований от себя; в жизни ее не было ни сильной привязанности, ни важной для нее цели. В этой жене и матери не заметно никаких признаков внутренней борьбы с самой собой», – писал Станкевич, этим категорическим утверждением лишний раз доказывая свою полную неспособность понять выведенные Толстым характеры и общий смысл всего произведения, считал толстовед Н. Гусев.

Общий вывод Станкевича: Толстой «не в ладу с комментатором им самим создаваемых образов», «тем не менее, роману «Анна Каренина» принадлежит видное место в ряду лучших произведений нашей беллетристики…».

Александр Владимирович находил время не только для работы за письменным столом, и ведения задушевных бесед «у камелька» с приходящими к нему гостями. В перерывах он занимался коллекционированием картин. Собрание было небольшим, но ценным, даже более ценным, чем все написанное хозяином этого дома.

Непременный гость Станкевича, уже упомянутый Чичерин рассказывал, как они с Александром Владимировичем «со страстью предавались изучению картин и ездили в подмосковные разыскивать уцелевшие сокровища».

Поскольку Станкевич считал, что «зерно и колыбель всего великого в искусстве – Флоренция. В Рафаэле и Микеланджело – только продолжение того, что народилось в Джотто», то и собирал он в основном картины итальянских да голландских мастеров. Среди лучших произведений его собрания-картины Юриана ван Стрека «Курильщик» и «Аллегория лета» Санти ди Тито (ныне находятся в ГМИИ им. Пушкина), «Дом на берегу канала» Иогана Томаса ван Кесселя и «Аллегория» Джованни Баттиста Нальдини, «Портрет ученого с мальчиком» неизвестного итальянского художника XVI в.

Библиотека этого дома также была обширной – свыше 4500 томов, среди них собранные Станкевичем редкие книги по истории, литературе, политэкономии, языкознанию, в числе которых было много зарубежных изданий XVI–XVIII веков, переданных затем в университетскую библиотеку.

Александр Станкевич был известен в Москве и как благотворитель и меценат. Долгие годы он состоял членом попечительного совета Московского училища живописи, ваяния и зодчества, входил в совет Арнольдо-Третьяковского училища глухонемых.

Интересна дальнейшая история обитателей этого дома. В семье Станкевичей воспитывалась племянница Елена Васильевна Бодиско, вышедшая замуж за Георгия Норбертовича Габричевского (1860–1907), доктора медицинских наук, приват-доцента Московского университета. Габричевский совмещал занятия практической медициной с научными исследованиями в области бактериологии и стал основателем Бактериологического института и его заведующим (1895). В 1886–1896 гг. ученый часто выезжал в Германию и Францию, где работал в ведущих бактериологических лабораториях того времени: Пастера, Мечникова, Эрлиха.

Самому Габричевскому, чьи научные открытия принесли человечеству неоценимую пользу, не суждено было прожить долго. Вскоре после смерти ученого, его вдова отправилась в Париж, чтобы заказать скульптору Родену мраморный бюст мужа. Роден создал бюст Габричевского в 1911 г. Скульптура долго стояла в одной из комнат дома Станкевича в Чернышах, пока ее не выкинули.

Нетрудно догадаться, что сделать это могли те, кто фамилий Габричевского и Родена и сроду не слыхал. То были представители победившего пролетариата. Случилось это в 1922 г., когда московские большевики решили переименовать Большой Чернышевский переулок в улицу Станкевича (была такая струя – называть улицы в честь «прогрессивных» литераторов, благодаря чему и появились на карте Москвы фамилии Грановского, Белинского и других). О том, что здесь жил и умер другой Станкевич, они узнали уже потом – но ведь не отдавать же имя переулку обратно! «Их»-то Станкевич скончался еще в 1840 г.!

В тот же день, когда состоялось переименование, семью Станкевича попросили освободить помещение (удивительно, что это не произошло раньше). В особняк въехало советское учреждение. Его сотрудники и выбросили скульптуру Родена, причем из окна. По счастью, мраморный бюст упал в сад на мягкую землю и не разбился.

Внук Станкевича, Александр Георгиевич Габричевский стал ходить по тогдашним музеям, умоляя бесплатно (!) принять работу Родена. В конце концов, хлопоты его увенчались успехом – скульптуру забрали в 1928 г. в бывший Музей изящных искусств. Теперь это один из немногих подлинных «Роденов» в России[12].

Александр Габричевский в 1960-х гг. делился воспоминаниями: «Мой дедушка Станкевич мне рассказывал… в сороковых годах прошлого века они с братом Николаем и еще некоторые их приятели вернулись в Россию из германских университетов, где изучали философию. А Белинский в то время был участником их совместных попоек… И вот когда под утро расходились по домам, он останавливал в подворотне кого-нибудь из них и расспрашивал о немецкой философии. Сам Белинский никаких иностранных языков не знал, и ему приходилось довольствоваться сведениями, которые он получал от собутыльников… А потом в своих статьях он спорил с немецкими философами…

Александр Владимирович, в доме которого я родился и вырос и с которым не расставался до самой смерти был типичным «западником», человеком хорошо образованным, гегельянцем и большим поклонником и знатоком Гете. Последнее было унаследовано и мною…».

Александр Владимирович Станкевич являл собою тип старого русского барина. «Летом, – продолжает А. Габричевский, – он жил в имении, зимою – в собственном доме в Большом Чернышевском переулке, в непосредственной близости от Консерватории. Особняк этот и по сию пору стоит, а в шестидесятых годах на калитке еще красовалась старинная надпись: «Свобод енъ отъ постоя». Станкевич в сопровождении камердинера Ивана каждый день совершал прогулку по Чернышевскому переулку. Но стоило ему увидеть хотя бы один автомобиль, как он немедленно возвращался домой. Цивилизации он не терпел.

Весьма занятна история о том, как в его дом провели электричество. Все понимали, что старик этого никак не одобрит, а потому работы были сделаны летом, пока он был в имении. И вот уже осенью, по возвращении в московский дом, надо было Александру Владимировичу сообщить об этой важной перемене. С этой целью к нему был послан самый любимый внук – Юра. Мальчик вошел к деду, который лежал на кровати, а в изголовье у него стоял столик с лампой.

– Дедушка, – сказал Юра, – у нас теперь электрическое освещение. Смотри!

Мальчик нажал кнопку, и под стеклянным абажуром вспыхнула лампочка.

– Так, – сказал дед, – а как ее погасить?

– Очень просто. Так же, как и зажечь… Надо опять нажать эту кнопку… Вот так…