Дневник Марины Мнишек - Автор Неизвестен Страница 23

Другие, например, пан воевода, человек добродетельный и чистосердечный, поверили, будто этот человек истинный царевич. Он дал себя уговорить ему и „москве“, при нем находящейся, и верному небольшому числу людей позволил идти с ним к границам московским. А он и та „москва“ уверяли, что московские люди за границей с хлебом и солью его поджидают и сами с крепостями ему как прирожденному государю будут сдаваться. И если бы этого не случилось (как он уверял), пан воевода сандомирский с теми людьми должен был бы возвратиться от границы, чтобы не нарушались установленные договоры.

Когда пришли к московской границе, московские люди еще перед границей в земли короля его милости поспешили к Дмитрию (как он уверял) с хлебом и солью. Сдались ему Моравск, Чернигов добровольно, чем еще более подтвердили веру у людей, что он настоящий Дмитрий. Поэтому, хотя и были грамоты от имени бояр думных, к панам сенаторам литовским и от имени духовенства здешнего к духовенству коронному, „москва“, которая при том человеке была, приняв его за своего царевича, сделала вид, что те письма посланы от самого Бориса, утаившегося от вас, бояр думных, и духовенства вашего. Поэтому король его милость и паны сенаторы, одному против другого не помогая, также и не препятствуя, издалека за всем наблюдали, дожидаясь, что по справедливости Божьей разрешится дело между ними.

Когда в Новгородке Северском часть „москвы“ оказала сопротивление, а Борис прислал к королю его милости Постника Огарева,[204] называя этого человека, как вы его теперь зовете, Отрепьевым, а не Дмитрием и вспоминая о договорах, тогда король его милость, пан наш, мира утвержденного не нарушил и, по требованию Бориса, суровые универсалы[205] свои к пану воеводе сандомирскому и к другим людям, которые под Новгородком были, приказал послать, чтобы прекратили поддерживать того человека и сейчас же выехали от московских границ. По этой причине пан воевода и находившиеся с ним польские люди сразу оттуда уехали. Он один с казаками вашими донскими, отчасти с запорожскими и с другими людьми из народа вашего московского, которые его за государя приняли, там остался.

По отъезде пана воеводы сандомирского много замков, изменив Борису, приняло его как настоящего государя. Потом, по смерти Борисовой, когда уже вы вольными и без государя остались, король его милость в то время полагал, что, будучи уже вольными, ни от Бориса, ни от Дмитрия не испытывая давления, вы должны дать королю его милости достаточные и правдивые сведения об этом деле. Однако, вместо того чтобы дать эти сведения, войско ваше московское, все самое лучшее, что под Кромами стояло, князья, воеводы, люди знатные и рыцарство, добровольно приехав, поклонились тому человеку, и, государем и дедичем своим признав, в столицу проводили. И хотя еще Дмитрий далеко от столицы был, вы, бояре думные, жену Борисову и сына его под стражу в тюрьму посадили, а самые лучшие из вас, как князь Мстиславский, князь Шуйский и другие, в Тулу к нему, в 30 милях от Москвы, добровольно приехав, за государя своего признали, дали ему присягу и, в столицу препроводив, короновали. А затем вы сами, как те, которые там у нас в посольстве бывали, так и здесь, после приезда нашего, делали вид, что невозможно, чтобы народ наш государя вам в столице вашей посадил, но что вы его сами себе добровольно взяли. И так он стал вашим государем.

Потом посла своего Афанасия Власьева, знатного московского дьяка, который от Бориса Годунова у короля его милости, у цесаря христианского и у других государей послом бывал, послом к королю его милости допустили отправить. Тот, имея при себе нескольких московских дворян, здешних людей знатных, credentiales[206] грамоты с печатью здешней московской королю его милости отдал, за хлеб и соль и всякое добро, которое тот человек получил в государствах короля его милости, благодарил и извещал о том, что жаждет великой дружбы с королем польским, паном нашим и Речи Посполитой нашей, для себя и для государства московского. Севший на московский трон просил при этом, чтобы король его милость позволил его милости пану воеводе сандомирскому дочь свою дать ему в супруги. Его королевская милость, будучи христианским благочестивым паном и желая, чтобы его государства с государствами московскими соединились, вместе против неприятелей святого Креста встали, сомнений о нем уже никаких не имел (разве может он быть ненастоящим после таких великих подтверждений от вас самих?) и с радостью разрешил это. Совершил Афанасий, именем государя вашего, помолвку с дочерью пана воеводы. Бывали перед этим и потом гонцы у короля его милости и у пана воеводы сандомирского, и все уверяли, что он настоящий Дмитрий. Тот же Афанасий и другие посланные сюда из Москвы от него и от вас самих благодарили пана воеводу за те почести, которые он в государствах короля его милости будущему царю оказывал.

Затем пан воевода проводил сюда свою дочь, а король его милость послал сюда нас, своих послов, на свадьбу и для установления добрых отношений, ведущих к вечной дружбе между вами и нами. И сенаторы московские знатные князь Василий Мосальский и Михаил Нагой с немалым полком московским пана воеводу и дочь его на границе встретили и к самой столице проводили.

Вы, бояре думные, в шатрах еще за городом ее приветствовали, за государыню свою приняли и присягнули ей в подданстве по своей вере. Потом публично патриархом и епископами вашими, с церемониями вашими славянскими, она была единодушно всеми коронована.

Также нас, послов, под Смоленском по обычаю встретили и с приставами сюда к самой столице проводили. Посольство мы публично отправляли, сами с вами на переговорах заседали. О том, что это мог быть ложный Дмитрий, ни от одного из вас не слышали мы. И хотя у некоторых людей в нашем народе прежде некое сомнение было, но вы сами, „москва“, перед всем светом явным свидетельством своим все эти сомнения решительно уничтожили и о том, что это настоящий прирожденный государь, подали несомненное известие всем соседним королевствам.

А теперь, вопреки прежнему свидетельству и присяге вашей, убив его, сами против себя говорите, короля его милость, пана нашего и Речи Посполитой нашей, несправедливо вините, а это вина ваша собственная. Мы о его убийстве никаких разговоров не ведем, ибо нам его не за что жалеть. Сами же видели, как тогда, когда в первый раз староста велижский был послом у него от короля его милости, и как теперь с нами обоими он вызывающе