Майя Плисецкая - Тринадцать лет спустя Страница 24

Я пишу всю «кремовую историю» намеренно очень подробно. Шаг за шагом. Шок за шоком. Разочарование за разочарованием. Стресс за стрессом. И потому пишу подробно, что наступил час мне самой поведать, как все это было. И потому, что Обаяшка все это время не ленился раздавать там и сям лживые интервью. Источать свои медовые кондитерские улыбки с экранов телевизоров. Поссорили, мол, злые люди двух больших артистов.

— Я люблю вас, дорогая Майя Михайловна. Нас ссорят. Сталкивают лбами, — горестно тужит крупным планом с телеэкрана худрук «Имперского балета».

Когда информация о произошедшем просочилась в СМИ, из фирмы «Оздоровительные биотехнологии» прозвонился ко мне тихий мужской голос.

— Нехорошо получилось. Таранда нас уверил, что кремы вы видели и пробовали. Довольны остались. Пытались найти вас. Не удалось.

— Разве я на Луне живу? Сейчас вы дозвонились?.. Я намерена обратиться в суд.

Мне рекомендовали друзья адвокатскую контору «Добровинский и партнеры».

Едем с Щедриным к ним в офис. В Первый (так он называется) переулок на Сретенке. Близко по соседству с домом моего детства. Юристы произвели внушительное впечатление. В первую очередь сам глава содружества Александр Андреевич Добровинский. Унисоном юристы уверили, что выиграть дело большого труда не составит. И берутся — тоже безвозмездно — встать на мою защиту. Добровинский в своем интервью мило признается, что влюблен в Майю Плисецкую с трехлетнего возраста. И считает своим долгом, как и все мужчины нашей страны, защищать ее честь и достоинство…

Кремы продавались повсюду. В метро, в аптеках, торговых палатках. По всей России. Но даже близкие мне люди не могли вообразить, что за кремы «Майя Плисецкая» я не получаю ни единой копейки. Это в наши-то бурно капитализирующиеся дни. Андрей Вознесенский в ответ Родиону на его слова, что Майя не получает с кремов ее имени ровным счетом ничего, заметил:

— Никто поверить в это не сможет. Даже я не смогу…

…Сегодня, когда пишу эти страницы, на календаре 2 октября 2006 года. Ровно сорок восемь лет минуло с того дождливого октябрьского дня, как мы с Щедриным официально соединили наши жизни в ЗАГСе Киевского района Москвы.

Сколько же пришлось ему натерпеться вместе со мной от бесчисленных драматических перипетий моей непростой судьбы? Нанервничаться. Напереживаться. Ночи не спать.

Во сколько капканов угодила я за все эти годы по своей беспечности, легковерности, нетерпеливости. Просто от матушки-лени. Как часто попадала в них оттого лишь, что лень мне было «включить свои мозги». Заставить их работать не на небесную поэзию. Но на западни да на дрязги быта. На прозу повседневного людского общения.

Легким характером природа меня не наделила. Это я сама хорошо знаю. Брат мой Александр часто с добрым сочувствием говорил Родиону: тебе за Майю давно пора дать звание Героя Советского Союза. Это еще при советской власти было. Вот ведь как давно. И еще вспоминается: Василий Абгарович Катанян, последний муж Лили Брик, в шутку (а может, и не такая уж то шутка была) замечал Родиону, что при Майе всегда рядом обязательны милиционер и домоуправ…

Принес Родион сегодня, как обычно он в этот день делает, большую охапку роскошных цветов. А я ему в ответ говорю:

— Спасибо, что ты меня столько лет терпишь…

Одна лишь отвратительная эпопея с кознями и обманами Обаяшки, «кремовая сага», о которой ниже продолжу свой рассказ, хоть кому жизнь отравит…

Через моих адвокатов фирма «Оздоровительные биотехнологии» предложила мне деньги. Не желают, чтобы конфликт дошел до суда Адвокаты также предпочитают мирный вариант. Тогда из суммы компенсации за моральный урон часть средств отойдет в их пользу. Таков уговор был.

Долго колеблюсь. Сомневаюсь. Советуюсь. Но каждый знакомый при слове суд изображает на физиономии самую кислую гримасу, словно лимонным соком обпился. Мне-то всегда казалось, что суд обязательно отличит правого от неправого. И неправого по справедливости накажет. Долго, трудно, но восторжествовала же истина в юридическом разбирательстве с моей лже-дочкой из Израиля?..

Все переговоры ведут мои адвокаты. Они посредники между «Биотехнологиями» и моим именем, моим аведоновским портретом, моим факсимиле в «профессиональной серии» кремов «Майя Плисецкая». Наконец договариваются о сумме компенсации. Цифру называть не стану. Тем более что осталась она лишь на устах переговорщиков.

Даю согласие.

Но «Биотехнологии» выдвигают новые условия. Опять мои адвокаты ведут с ними волокитные переговоры. Время уходит. Кремы благополучно продаются. Уж не намеренная ли затяжка?..

Вновь «окончательно» договорились. Адвокаты просят меня приехать в их офис. Приезжаем с Родионом. А тут новый поворот. Еще «букет» условий. На сей раз абсолютно для меня неприемлемых. Я должна дать серию интервью, восхваляя достоинства неведомого мне и поныне изделия. Плюс выступления по телевидению. Видеоклип «Биотехнологии» давно уж приготовили. Кстати, он недурно сделан, что и было основным толчком к попытке принятия миролюбивого решения. Но клипа теперь для них мало. Нужны мои речи, комплименты, восторги. Тут уж увольте. Не будет этого. Хватит время тянуть. И я в резкой форме прошу «Добровинского и партнеров» передать дело в суд.

Завертелась машина российского правосудия. Во второй раз взираю я на ее скрипучие шестеренки.

Потекли недели и месяцы. Кремы благополучно продаются. Весьма благополучно. Нет-нет да взглянет на меня с витрины мое беспечное аведоновское улыбающееся лицо. Надо мной самою, что ль, подсмеивается? Добровинский рассказывает: прознавши об обращении их конторы в суд, к нему нагрянул Обаяшка. Улыбался, улыбался, а потом и сказал Добровинскому: «Теперь я пропал». А каково ныне российское судопроизводство, похоже, и он имел малое представление. Тут наши познания сошлись. Но «Оздоровительные биотехнологии» были информированы, судя по всему, куда более…

Вскоре приползли по факсу бумаги. Явно сочиненные задним числом. Цифры, цифры, столбцы цифр. Фирма желает документально удостоверить, что проплатила она лишь расходы «Имперского балета» на постановку «Лебединого озера». Пачки. Костюмы. Декорации. Меня только оповестить и пригласить забыли. И среди «лебединой сметы» душевное, «кроткое» письмо Обаяшки. Залитое крокодиловыми слезами. Беззащитная овечка. Любит меня сильно. Почитает. Восторгается. И соболезнует: какими недобропорядочными людьми я окружена.

Балетный мир тесен. Болтлив. Завистлив. И поползли дружно слушки — положил, поговаривают, создатель «традиций «Имперского русского балета»» энную сумму себе в карман. В пересказах новостей друг другу сумма беспрестанно меняется. Но все в большую сторону. Приближается к сумме, запрошенной Обаяшкой у женщины из Японии. Кто знает… Кто считал. Может, фантазирует балетный люд? Завидует?..