Владимир Зюськин - Истребители танков Страница 24

К этому времени Сергей Осташенко уже пришел в себя после первого в жизни артобстрела. Быстро вращая маховички горизонтальной и вертикальной наводки, он прильнул к прицелу и доложил:

— В перекрестке — вражеские танки!

— Огонь! — крикнул командир орудия.

Первый снаряд — недолет. Второй — перелет. Третий — цель! Танк остановился. По его черной броне заплясали желтые языки пламени.

Через некоторое время был уничтожен второй танк, и автоматчики остались без прикрытия. Сергей попросил осколочные снаряды.

С нетерпением глянул он на товарища, который отворачивал у фугасного наряда колпачок, оголяя мембрану взрывателя. Еще момент, и на команду «Огонь!» дернулась пушка, изрыгнув металл, что вот-вот разорвется на мелкие осколки, наткнувшись на любую преграду, даже на такую слабую, как ветка дерева.

Взрыв. Еще и еще! Падают бегущие фашисты. Что могут их автоматы против осколочных снарядов! Артиллеристы бригады уничтожили в этот день десятки гитлеровцев. За первый в жизни бой, когда пришлось оборонять родную белгородскую землю, наводчик Остащенко был награжден медалью «За отвагу».

Этой награды за бой 5 июля удостоен и Иван Петрашов, который также родился на Белгородчине. В то время ему было 25 лет. Он пришел на войну на седьмой ее день. Боевое крещение принял под Смоленском.

Грозное утро 5 июля Петрашов встретил командиром орудия 1848-го полка. Батарея, в составе которой он сражался, заняла позиции во втором эшелоне обороны. «К 11 часам гитлеровцам удалось прорвать первую линию, — вспоминает Иван Павлович. — «Тигры» и «фердинанды» двинулись на наши позиции. Слышу команду: «Батарея — к бою!» Прямо на орудие шли три танка. Залп — и один загорелся, встал. Вскоре запылал другой. Но третий шел как заколдованный. Прямым попаданием он вывел из строя нашу пушку, убил одного и ранил двух солдат. Из всего расчета в строю остался только я, да и то — оглушенный.

Пришел в себя — вижу: над головой гусеницы танка, который утюжит мой окоп. Танк засыпал меня землей, но не повредил. Когда вновь открылось небо, я метнул вслед бронированной махине бутылку с зажигательной смесью. Костер, который от нее возник, обрадовал меня больше, чем все костры детства».

На другой день на позиции, занятые полками бригады, враг двинул около сотни танков. Кучами металла на поле боя замерли восемнадцать из них, в том числе шесть «тигров». Этим успехом бригада во многом обязана Герою Советского Союза, командиру 1848-го полка майору В. А. Шубину, который постоянно был на переднем крае, в гуще сражений и принимал молниеносные решения. В журнале боевых действий в этот день был отмечен также замполит 1848-го полка майор В. А. Юрков.

1846-й полк вступил в бой через несколько дней, когда получил орудия и автомашины. За это время два раза для практики окапывались в районе Корочи, занимались боевой учебой. На горизонте полыхало фронтовое зарево, небо прошивали трассы пулеметного огня. «Вот мы и приехали», — говорили бойцы, и эти простые слова наполнялись тревожным смыслом.

Однако ехать еще пришлось. Бойцы третьей батареи оборону заняли западнее, на кукурузном поле. Ночью рядом с ними начали взрываться бомбы. На головы падали комья земли, клочья кукурузных стеблей.

Днем выкатили орудия на ровное место, подготовились для ведения огня с закрытых позиций. Командир полка майор Морозов сам руководил построением веера. Как ни торопились, а подготовка заняла целых полчаса, да и огонь вели неумело: наводчики-новички еще боялись подойти близко к прицельным установкам и дергали спусковые механизмы шнуром. Хмуро смотрел на них майор, стоявший рядом с буссолью. Он сказал всего одно слово: «Плохо».

Неся огромные потери, враг все же наступал. Он уже не летел вперед, пожирая километры, а полз медленно и тяжело. Когда фашисты продвинулись от Белгорода на двадцать пять километров, перед бойцами третьей батареи выступил заместитель командира полка по политчасти майор В. Ф. Таран. Коренастый, веселый, он в часы отдыха задорно танцевал, шутил, пел. Его любили за легкий нрав. Но сейчас глаза майора смотрели напряженно, в густом голосе звучали суровые ноты:

— Настал час, когда и мы должны показать врагу свою силу. Мы впервые встретимся с ним лицом к лицу, и пусть фашисты не ждут пощады. У нас хорошая техника. Среди нас немало бойцов, у которых там, на земле, занятой варварами, остались отцы, матери, жены и дети…

Неподалеку разорвался снаряд. Затем — второй, третий. С каждым разом взрывы все ближе, все оглушительнее.

— Что тут много говорить, — словно самому себе сказал майор и крикнул: — За Родину! За Сталина! Вперед! И если потребуется, отдадим жизнь!

Прозвучал приказ: «По машинам!» Грузовики, стоявшие наготове с прицепленными орудиями, тотчас двинулись на запад. Выгрузились в селе Ново-Хмелевое. Здесь было много орудий, и среди них царили, радуя глаз, «катюши».

Грохот, взрывы. Это передовая. Командир батареи, приказав окопаться, замаскироваться и быть готовыми к бою, пошел с разведчиками за бугор, куда связисты тянули провода связи. Там словно был другой мир, где ходили пригнувшись. Оттуда шли раненые, окровавленные. Бугор беспрерывно озарялся огнем вражеских разрывов.

В этот день одну из машин, везущих снаряды и орудие на передовую, вел шофер 1846-го полка А. Я. Лукьяненко. В небе шныряли самолеты противника. Два из них обстреляли машину. Андрей Яковлевич тотчас свернул в небольшую рощицу и остановился. Самолеты, словно псы, потерявшие добычу, пронеслись мимо, надсадно воя.

Когда прибыли на позиции первой батареи, бойцы обрадовались снарядам: «Гостинцы фрицам привезли!» Лейтенант Костин собрал шоферов в блиндаже и объявил, что машины останутся на огневой позиции. Вскоре полку пришлось перемещаться со второго эшелона обороны в первый. Как назло, пошел сильный дождь. Автомобили забуксовали под минометным огнем врага. Два расчета вместе с орудиями вышли из строя.

— Лукьяненко, разворачивайся! — крикнул лейтенант Костин. Он скрепил две пушки станинами, и Андрей Яковлевич вывез их в тыл вместе с ранеными.

Оказалось, что ремонтировать нужно не только орудия, но и машину. К вечеру артмастера и шоферы управились с этой работой. Лукьяненко снова двинулся на передовую.

А третья батарея жила ожиданием главных событий. Жутко было поначалу новичкам. Смерть носилась в воздухе и могла найти в любую минуту. Но понемногу обвыклись, потихоньку забыли о страхе. В затишье собирались в блиндаже, и оттуда звучали трогательные украинские песни. Затягивали их Фетисов и Кайдалов, подхватывал Нежурин, а за ним — все, кто знал слова.