Сергей Михалков - Два брата - две судьбы Страница 25

Полагаю, что Горбачев не мог предвидеть финала как своей личной судьбы политического деятеля, так и судьбы того общества, гражданином которого он являлся.

Разительна амплитуда отношения граждан бывшего Советского Союза к имени Горбачева — от признания заслуг до открытой ненависти!

Бесспорно одно: имя это определяет во многом непредвиденный исторический поворот «для нашей страны и для всего мира».

Будущее моего Отечества на сегодняшний день непредсказуемо.

Да поможет нам Бог!

Я не мыслю советскую поэзию без Твардовского. Когда у меня плохое настроение, я снимаю с полки вечную солдатскую книгу «Василий Теркин» и перечитываю ее. На посту редактора «Нового мира» он был, как теперь говорят, человеком нового мышления. Смелым, честным, бескомпромиссным, требовательным к себе и к людям. На таких, как он, держалось и держится искусство.

Русская литература XX века создавалась в Советской России и в лучших своих образах перешагнула границы всех стран. Эту литературу создавали советские писатели.

Современники часто не видят или не хотят видеть великое, которое рядом с ними.

К сожалению, в нашей творческой среде все еще могущественна зависть, даже когда речь идет о неоспоримом таланте.

Я много лет дружу и принимаю участие в судьбе не имеющего себе равных художника Ильи Глазунова. Признание народа он получил. Широко известен за рубежом. Глазунов искренне хочет возродить традиции русской живописи. Он признан мастером портрета. У него много талантливых учеников. Он есть, и никуда от этого не уйдешь. Однако до сих пор не получил признания от собратьев по цеху. Являясь почетным членом двух испанских академий, он не был избран в Академию художеств страны, не получил ни одной Государственной премии. Это ли не конкретное проявление цеховой зависти?

Не могу не сказать о Владимире Высоцком. Он в искусстве — уникальная творческая личность, хотя я не считаю его великим поэтом. Он великий бард, глашатай своего времени. Это такой же народный талант, как Шукшин, которого я очень люблю. Когда Высоцкий умер, меня удивило отсутствие некролога. Я даже пытался помочь появлению его в печати. Звонил, убеждал. Мне отвечали: «Хорошо. Да, да, разберемся, посмотрим». Но некролог так и не появился.

Так называемые «инстанции» вершили свой неправый суд даже над ушедшим из жизни талантом!

Пришлось утешаться тем, что похороны Высоцкого превзошли все мыслимые некрологи. И когда мой сын Никита выступал на панихиде в Театре на Таганке, я сказал ему: «Ты молодец, что нашел такие слова в час прощания с Володей!»

Чувствую ли я свою вину в том, что подчас шел на поводу у «инстанций»? Шел не один, а со многими вместе.

В первую очередь вспоминаю Бориса Пастернака. В атмосфере морального террора, развязанного вокруг имени этого выдающегося поэта современности, многие писатели, в том числе и я, не нашли в себе мужества противостоять и проголосовали за исключение Пастернака из Союза писателей. Сегодня стыдно и горько об этом вспоминать.

Искрение сожалею, что вместе с теми литераторами, кто сегодня так превозносит Солженицына, в свое время и я выступал в его осуждение. Идеологический пресс Старой площади давал о себе знать!

Однако, возглавляя впоследствии Литературную секцию Комиссии по присуждению премий в области литературы и искусства при новом правительстве РСФСР, я лично внес предложение о присуждении российской премии А. И. Солженицыну за книгу «Архипелаг ГУЛАГ». Мое предложение было единогласно поддержано.

Не знаю, искупил ли я свою вину перед великим Гражданином и общественным деятелем, но полагаю, что никогда не поздно осознать свои ошибки.

Хорошо, что время ставит все на свои места.

Впрочем, было и такое: помню, как громили талантливую повесть Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». В Дубовом зале Центрального дома литераторов буквально уничтожали автора этого произведения. Я не счел тогда возможным участвовать в этой «кампании» и резко выступил в поддержку автора. Недавно Дудинцев сам напомнил мне об этом.

За время моей многолетней депутатской деятельности в Верховных Советах РСФСР и СССР мне не раз приходилось вмешиваться в судьбы людей, обращавшихся ко мне за помощью. В целом ряде случаев я брал на себя обязанности ходатая по чужим делам, и меня часто можно было видеть в приемных руководителей министерств, ведомств, правоохранительных органов всех рангов, куда я приходил в поисках справедливости и законности, ибо всегда руководствовался принципом: «У бумаги должны быть ноги».

Вспоминается такой случай. Известный медик, профессор С., работавший в одном из московских медицинских институтов, еврей по национальности, был публично оклеветан, и, хотя клевета вскоре была дезавуирована, руководство института выразило профессору недоверие, освободив его от занимаемой должности. Все его попытки восстановить свое доброе имя и вернуться в институт разбивались как о каменную стену.

Видя явную несправедливость, я решил взять на себя хлопоты по его делу. Однако и мне отказывали во всех инстанциях, куда бы я ни обращался. Всюду меня любезно принимали, внимательно выслушивали, обещали разобраться и помочь, но на этом все кончалось. Решив довести дело до конца, я счел возможным обратиться лично к члену политбюро Егору Кузьмичу Лигачеву. Его партийная ортодоксальность не мешала ему проявлять человечность по отношению к людям. В общении с ним я всегда отмечал это свойство его характера.

Справедливость была восстановлена: профессор С. вернулся в институт, где он до этого проработал около тридцати лет. Руководство института признало случившееся недоразумением.

Оглядываясь с высоты своего преклонного возраста на прожитую жизнь и соотнося свою судьбу с судьбами других советских людей, могу признаться, что мне в жизни везло. Я не разделил участи сотен тысяч моих соотечественников в сталинских лагерях, не попал в фашистский плен и не был убит на войне, как десятки военных корреспондентов. Я рано нашел себя как детский писатель и сатирик. Мне повезло на друзей, на умных, талантливых, доброжелательных наставников. Я дорожил и дорожу любовью моих читателей, а это люди всех возрастов. Это ли не счастливый итог жизни? В 1993 году мне минуло 80 лет.

Поздравляя меня с днем рождения, Патриарх Московский и Всея Руси Алексий Второй вручил мне награду православной церкви — орден Св. Сергия Радонежского. Правительство России наградило меня орденом Дружбы Народов.

Однажды на пресс-конференции в Италии меня спросили:

— Почему вы, известный при Сталине человек, уцелели?