Владислав Отрошенко - Сухово-Кобылин: Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга Страница 25

— У Нарышкиных был вечер седьмого ноября, — свидетельствовал он. — На этом вечере я был, приехал в десятом часу; когда я приехал, Сухово-Кобылин там уже находился и там остался еще после моего отбытия в первом часу.

Алиби Сухово-Кобылина как будто восстанавливалось. Оно могло бы быть несомненным, если бы медики того времени могли точно установить час наступления смерти Деманш, но это, как и вопрос о кровавых пятнах, оставалось «вне границ, заключающих современные средства науки».

Тем не менее допросы прислуги и гостя Нарышкиных изменяли положение дела в пользу Сухово-Кобылина. В соответствии с показаниями целой группы свидетелей — горничных Аграфены Кашкиной и Пелагеи Алексеевой, кучера Галактиона Козьмина, повара Ефима Егорова — Симон-Деманш возвратилась домой от Эрнестины Ландрет в девять часов вечера и, «пробывши дома не более часа, не сказавши куда, пошла в одном и том же платье и теплом салопе, сказав только, что скоро возвратится домой». Следовательно, она вышла из своей квартиры в Брюсовом переулке около десяти часов вечера, после чего ее уже никто не видел. Сухово-Кобылин, по свидетельству Бутковского, в десятом часу уже находился у Нарышкиных, а уехал от них не ранее первого часа ночи, домой на Страстной бульвар возвратился во втором часу, «был раздет камердинером и лег спать». С семи часов утра он уже ни на минуту не оставался один. Таким образом, с Луизой он мог встретиться только в период с первого до второго часа ночи. За это время должно было произойти убийство с нанесением множества увечий и с предварительными «бурными сценами», труп должен был быть вывезен за Пресненскую заставу самим Сухово- Кобылиным или его дворовыми, которых нужно было еще разбудить, уговорить, заставить — и всё это за один час, с проворностью немыслимой, не возбуждая подозрений еще не уснувшего города, где полным ходом шли разъезды гостей из дворянских домов. Как-то не вяжется.

Но тут была еще одна зацепка. А что если не был «раздет камердинером» и не лег спать? Что если камердинер, старый и верный лакей, проинструктированный барином, лгал? Тогда отрезок времени, не перекрытый алиби, значительно увеличивался: с часу ночи до семи утра. Достаточно для того, чтобы совершить преступление, отдать все необходимые распоряжения и по возможности скрыть следы. При этом возникают другие вопросы. Где была Луиза с десяти часов вечера до часу ночи? Ездила по городу? Поджидала Александра Васильевича в его флигеле? Как она туда вошла, не замеченная сторожем, дворником, кучером, прислугой? На чем вывез Сухово-Кобылин ее труп из своего дома, если «сани его были в починке», а извозчика, который бы помогал ему в ту ночь или в экипаже которого остались бы кровавые следы, не нашлось?

Комиссия конечно же не занималась расследованием этих вопросов. Чтобы оправдать Сухово-Кобылина, нужно было поверить камердинеру Лукьянову; чтобы обвинить его, нужно было признать показания камердинера ложными. Дело легко поворачивалось «и туда и сюда», и это было чрезвычайно выгодно следователям. Именно такие «обоюдоострые» дела приносили чиновникам следственного аппарата самые крупные дивиденды, представляя собой нечто вроде надежных акций доходнейшего предприятия: можно было брать взятки с заинтересованных лиц и вести расследование в любом направлении без явного нарушения буквы закона. Последнее было немаловажно, ибо только неискушенные новички шли ради взятки на грубую подтасовку, заметную невооруженным глазом и чреватую лишением должности. Опытные и благоразумные чиновники организовывали вокруг дела тонкую игру. Это была виртуозная эквилибристика. Дело строилось так, чтобы его «качательность», возникшая случайно или стараниями чиновничьего коллектива, сохранялась постоянно и была неустранимой.

Поскольку следствием отвергалась возможность нападения на Деманш извозчика, Александр Васильевич стал настойчиво выдвигать свою версию: Луиза всё же была убита с целью ограбления. Он утверждал, что в описи драгоценностей, найденных на трупе, нет вещей, которые Луиза носила при себе постоянно: золотых часов женевской работы (это был его первый подарок француженке), бриллиантовой булавки и броши с изумрудами, — и что убийцы пытались навести подозрение на извозчиков, для чего и вывезли мертвое тело за Пресненскую заставу и бросили его близ наезженной дороги.

«Присутствие на покойной Деманш серег бриллиантовых и двух колец, замеченных полициею при подъеме тела, — писал он в записке на имя министра юстиции, — потому самому ничего не доказывает относительно намерения убийц, что, так как преступление совершено ими в смысле грабежа, произведенного будто бы извозчиком, и самые вещи, бывшие при ней, — часы, цепь, булавка и брошка с этой целью на ней не оставлены, то по той же причине не следовало при ней оставаться ни серьгам, ни кольцам, а если они остались, то, вероятно, потому только, что ускользнули от внимания преступников или, что еще вероятней, просто второпях были ими забыты».

Граф Панин холодно отверг эту версию, изложенную Сухово-Кобылиным довольно путано и противоречиво.

«Предположение это устраняется само собою, — заключил министр, — при одном соображении с осмотром мертвого тела Деманш, которое найдено с бриллиантовыми серьгами в ушах, в золотых су-пирах с бриллиантами на руках и золотым кольцом. Сверх сего в квартире ее оставлены в целости бриллиантовые и серебряные вещи и два билета Московской Сохранной Казны в восемьсот рублей серебром на имя неизвестного. Из сего можно предположить, что к убийству Деманш долженствовала быть другая побудительная причина».

Какая — граф Панин прямо не сказал. Но было ясно, что причину следует искать в отношениях Сухово-Кобылина и Симон-Деманш. Для исполнителей, фиксирующих малейший поворот высокопоставленной мысли, это было четким указанием, в каком направлении «долженствует» вести дело.

Особая следственная комиссия, сформированная военным генерал-губернатором Москвы, могла уже подводить некоторые итоги. У нее имелись следующие факты и материалы, которые, при соответствующем истолковании, могли стать прямыми или косвенными уликами против Сухово-Кобылина:

1. Кровавые пятна во флигеле.

2. Записки Нарышкиной аббату Кудеру.

3. Преждевременное предположение Сухово-Кобылина о том, что Деманш убита, а также указание им места, где следует искать ее труп.

4. Письмо с угрозой пронзить кастильским кинжалом, а также сами кинжалы, найденные при обыске.

5. Приезд плотника на квартиру Деманш с приказанием Сухово-Кобылина взломать комоды и доставить ему письма и бумаги француженки.

6. Свидетельство поручика Скорнякова.