Мансур Абдулин - От Сталинграда до Днепра Страница 26

Сорокалетний с виду, проворный и веселый шофер нетерпеливо торопит меня: «Шевелись, паря!» Я, услышав сибирское слово «паря», с радостью влезаю в деревянную и расхлябанную кабину с ящиком вместо сиденья, усаживаюсь и спрашиваю шофера: «Паря! Откуда ты будешь?» Он, в свою очередь обрадовавшись встрече с земляком, отвечает мне: «Я из Красноярска. А ты от-куль?» — «А я из Кемеровской области». — «Значится, мы земляки!» — «Елки зеленые!» Взревел мотор, и мы рванули вперед, в темную ночь. Из-за грохота деревянной кабины и кузова и из-за рева старого мотора шофер, приблизившись вплотную к моему уху щетинистым и колючим лицом, крикнул: «Земляк! Меня звать Иваном Соболевским. А тебя?» — «А меня, — отвечаю ему, также крича, — Мансур Абдулин!» Иван дважды повторил мое имя и фамилию, чтобы запомнить, и снова кричит мне: «Ладно уж! Так и быть, разобьюсь, но постараюсь выручить земляка! И не надо мне ваших трофейных золотых часов». Мы мчимся на предельной скорости. Иван сосредоточил все внимание на дорогу, известную только ему. Его сильные и хваткие руки вертят баранку так, что я боюсь, как бы она не оторвалась. По обеим сторонам дороги остаются искореженные танки, автомашины, бронетранспортеры, самолеты. Наш грузовик то и дело выделывает крутые виражи, с трудом успевая проскочить мимо застывших железных чудовищ с «рогами» и «лапами». В сотый раз мы едва успеваем вовремя увернуться то влево, то вправо, в любой момент рискуя столкнуться с каким-нибудь железным монстром. На бешеной скорости, со звериным ревом мотора, громыхая кабиной и порожним расшатанным деревянным кузовом, — ори не ори я даже в ухо Ивану, он все равно не услышит меня, — мы с затемненными фарами мчимся дальше. Узкие, как шпаги, прыгающие лучи света фар могут только на мгновение выхватить из кромешной тьмы свободную дорогу между искореженной техникой. Меня кидает в кабине из стороны в сторону так, что после пятнадцати минут езды я чувствую себя избитым до полусмерти и от страха и боли готов был выпрыгнуть из кабины на ходу. Но куда я пойду в такую темную и морозную ночь в безлюдной степи?..

Наша машина, не сбавляя скорости, мчится вперед, объезжая все смертельно опасные препятствия. Мое внимание переключилось на частые хлопки под колесами грузовика. У меня создалось впечатление, будто мы едем по разбросанным в степи доскам и горбылям. Хлоп-хлоп — под передними колесами, и так же хлоп-хлоп — под задними. Я, не вытерпев этих звуков, кричу шоферу в ухо: «Иван! А че эта у нас под колесами хлопает? Бутта бы в степи кем-то рассыпаны доски и горбыли?» А он мне в ответ кричит: «Эта, Мансур, не горбыли, а трупы! Их машины раскатали, и ане, как доски, хлопают!» Я обалдел от этой новости и кричу ему: «Не может быть!» Иван остановил грузовик, и мы вылезли из кабины прямо на «горбыли»: «Вот, Мансур, сам убедись!» Я включил свой трофейный фонарик и увидел эти самые «горбыли» и «доски». Вот наш солдат в серой шинели, а вот фриц в ядовито-зеленой… Моим ногам скользко стоять на «горбылях» и «досках», и Иван объясняет мне: «Это оттого, что «горбыли» жирные. Вон смотри на наши колеса — они словно в солидоле. А когда надо менять спущенное колесо, ево надоть сперва вымыть бильзином. Понял? Поехали!»

Мы с Иваном кое-как тронулись с места — наша машина долго буксовала на «горбылях». Приказ ротного мы выполнили, от предложенных ему золотых часов Иван отказался, а мы обменялись домашними и полевыми адресами.

После окончания войны я, будучи по служебным и личным делам в Красноярске, нашел дом моего земляка и фронтового друга Ивана. Во дворе меня встретила изможденная голодом и тяжелым трудом, рано состарившаяся, но сохранившая следы былой красоты женщина. Мы поздоровались. Я спрашиваю ее: «Тут проживает Иван Соболевский?» Женщина, не сказав мне в ответ ничего, кивком головы пригласила в дом, который выглядел печальным и бедным. Я сел на деревянную, давно не мытую широкую лавку. Пол был грязным, большая русская печь давно не белена и закопчена. Хозяйка ушла в переднюю, скоро вернулась с серенькой бумажкой в руке и молча протянула ее мне. Эта бумажка была похоронкой на Ивана. Так я узнал дату его гибели — 18 января 1943 года. Она произнесла тихо: «А я тебя вроде бы знаю. Он написал про то, как встретился с тобой. Ты Мансур Абдулин?» Она не заплакала, и мне перед ней было почему-то стыдно оттого, что я остался жив, а вот Иван, оказывается, погиб. Я вспомнил страшную картину — «горбыли» на дороге.

21 января 1943 года — знаменательный день в хронике боевого пути нашей дивизии.

«…В боях за нашу Советскую Родину против немецких захватчиков 293-я стрелковая дивизия показала образцы мужества, отваги, дисциплины и организованности. Ведя непрерывные бои… дивизия нанесла огромные потери фашистским войскам и своими сокрушительными ударами уничтожала живую силу и технику противника, беспощадно громила немецких захватчиков…» — это строки из приказа № 34 от 21 января 1943 года, подписанного народным комиссаром обороны СССР И. Сталиным.

«…За проявленную отвагу в боях за Отечество, — говорилось далее в приказе, — за стойкость… за героизм личного состава преобразовать 293-ю стрелковую дивизию в 66-ю гвардейскую стрелковую… Преобразованной дивизии вручить гвардейское знамя…»

Мы — гвардейцы! Полк наш теперь — 193-й гвардейский!

Это была высокая награда. Не многие мои товарищи дожили до нее. Новый наш командир полка гвардии капитан Билаонов Павел Семенович по окончании Сталинградской битвы увезет с собой на Курскую дугу шестьсот тринадцать человек, да и тех большей частью из недавних пополнений. Ведь личный состав в ротах сменился полностью несколько раз.

Сколько замечательных ребят осталось лежать в земле на этом отрезке от Дона до Волги! Ценой своей жизни они помогли переломить ход войны.

Мне пришло письмо из редакции Ташкентского радио. Сотрудник Рашидова извещала, что в связи с зимними трудностями доставки почты на рудник Саргардон в Тянь-Шаньских горах письма фронтовиков (в том числе и мои) были прочитаны по радио. Мне было и совестно, что мои письма заодно с родственниками слушало много незнакомых людей, и тепло на сердце от такой внимательной заботливости работников радио. «Все мы, — думал я, — и на фронте, и в тылу живем одним — поскорее освободить нашу землю от захватчиков».

В последние дни января 1943 года, темной ночью, наша минометная рота пополнилась очередными свежими силами. В числе двадцати пяти новичков прибыл солдат, который заметно выделялся среди своих товарищей богатырской фигурой, броской огненно-рыжей кудрявой шевелюрой и давно не бритой рыжей бородой. Его открытое лицо с большими голубыми глазами и курносым носом напоминало типичного рязанского купца-молодца с полотен русских художников.