Михаил Филиппов - Осажденный Севастополь Страница 26

— Помилуйте, ваша светлость, — сказал Панаев, — неужели вы верите сплетням, что будто моряки вас не любят? Есть, конечно, два-три завистника да два-три человека, воображающих, что они могут распоряжаться здесь совершенно самостоятельно.

Говоря это, Панаев наполовину льстил князю. Панаев был молодой гвардеец, недавно приехавший из Петербурга, обласканный князем, искренне считавший Меншикова великим человеком и хваливший его в глаза и за глаза.

Камердинер князя Разуваев уже собирался подать чай, как вдруг было доложено, что с площадки библиотеки моряки усмотрели приближение к Севастополю сильной неприятельской эскадры, которая подходила к рейду с весьма подозрительными намерениями.

— Ну и пускай подходят. У нас одна Николаевская батарея имеет более ста пушек, и мы примем их с честью, — сказал князь. — Но я боюсь, что Корнилов снова вздумает настаивать на своем плане морского сражения. Не хотят понять, что с нашим немногочисленным парусным флотом мы совершенно неспособны выдержать сравнение с превосходными силами неприятеля, у которого столько винтовых кораблей и пароходов.

В это время князю доложили, что его желает видеть Корнилов.

Князь попросил Корнилова в кабинет.

Меншиков возвратился оттуда в самом мрачном расположении духа, проворчав: "Ничего не поделаешь с этим упрямцем!" — и велел камердинеру подать себе одеться. Одевшись, князь в сопровождении Корнилова и нескольких адъютантов отправился на площадку библиотеки.

В телескоп ясно были видны три громадных батарейных парохода, быстро приближавшихся к Севастопольскому рейду; вдруг они убавили ход и, по-видимому, стали осматривать местность и рейд. Корнилов некоторое время наблюдал, наконец сказал решительно:

— Как вам угодно, ваша светлость, я отправляю за ними в погоню шесть пароходов. Я вижу, что неприятельские пароходы значительно сильнее наших, но, будучи в двойном числе, мы с Божьей помощью одолеем их.

— Еще раз повторяю, не следует подвергать сравнению наши суда с неприятельскими, — угрюмо проворчал князь, чувствуя, что спорить бесполезно и что Корнилов сделает по-своему.

Корнилов действительно велел уже дать сигнал, и шесть наших пароходов тотчас развели пары и пошли навстречу неприятелю. Неприятельские пароходы некоторое время продолжали приближаться к рейду. Вскоре стало очевидно, насколько они больше наших: наши пароходики казались по сравнению с неприятельскими чем-то вроде баркасов. Тем не менее, не принимая боя, неприятель стал медленно уходить, Корнилов указал на это князю.

— Как видно, Джон Буль не очень храбр, — сказал он. — Желал бы я, чтобы нам удалось сцепиться с ними. В борьбе с сильнейшим противником единственное действенное средство — абордаж.

Наш отряд, следуя за неприятелем, постепенно скрывался из виду, и наконец с библиотеки, несмотря на ее высоту, можно было видеть лишь рангоут наших пароходов.

Послышался выстрел, потом другой, третий.

— А, наконец-то завязали перестрелку! — сказал Корнилов. — Помоги Бог контр-адмиралу Панфилову[51]! Желаю неприятелям второго Синопа!

Новые, более отчетливые выстрелы послышались с нашей стороны. Спустя недолгое время наши пароходы повернули назад и стали приближаться к рейду.

Корнилов нервно кусал губы, Меншиков глядел на него в упор со своей обычной саркастической улыбкой.

— Кажется, Синоп у нас выходит не совсем удачный! — сказал князь и, обращаясь к адъютантам, прибавил: — Что, господа, более смотреть не стоит. Наши возвращаются после славного дела. Пойдем и мы домой пить чай.

Князь еще раз взглянул с усмешкой на Корнилова и ушел со своими адъютантами. Корнилов пожал плечами и, велев сделать еще несколько сигналов, поспешил на рейд.

Возвратившись во дворец, князь Меншиков сел пить чай и сидел все время молча.

Адъютанты перешептывались, не желая раздражать его. Вдруг отворилась дверь и показался Корнилов, явившийся впопыхах, без доклада. Не переступая порога, он громко и горячо, со свойственной ему искренностью воскликнул:

— Вы правы, ваша светлость! У нас нет пароходов! Они наших не подпустили, да и борта у них настолько выше наших, что сцепиться не было никакой возможности.

С этими словами Корнилов снова исчез за дверью.

Эта перестрелка весьма неприятно подействовала на наших моряков. В первый раз им стало ясно, что в борьбе с союзниками кроме героизма и искусства необходимы были и те громадные материальные средства, которыми располагал неприятель.

Но еще крупнейшая неприятность ждала наших черноморцев.

14 июля на море был так называемый мертвый штиль. На рассвете еще чувствовался легкий восточный ветер, и, усмотрев три неприятельских парохода, наши крейсеры стали сниматься с якоря. Но вскоре с библиотеки был дан сигнал крейсерам остаться на месте, так как на горизонте появилась целая неприятельская эскадра. Ветер постепенно стихал, и наконец поверхность моря приняла зеркальный вид. Ярко-изумрудная вода Севастопольского рейда была совершенно прозрачна, солнечный зной давал уже себя чувствовать.

Матросы кончали уборку судов, мыли краску горячею водою, чистили наружную медь, проветривали паруса и флаги. На утро была слабая надежда, что вновь подует ветер и позволит сняться с якоря. Офицеры собирались в группы, и в разговорах между ними повторялось слово: "абордаж", "абордаж".

Легкий туман, с утра стоявший над рейдом, испарялся под лучами солнца и наконец совсем рассеялся. Суда наши стояли на своих боевых позициях. Один из трех ближайших неприятельских пароходов подошел к берегу у северного телеграфа.

Англичанин круто повернул, пустил ядро и две бомбы без всякого результата и побежал в море. Но полчаса спустя неприятельская эскадра стала приближаться. Она шла без флагов и парусов: парусные корабли двигались на буксире при помощи винтовых кораблей и пароходов. Эскадра была по силе равна нашему флоту, но имела то преимущество, что могла двигаться и тогда, когда мертвый штиль отнимал у черноморцев надежду приближаться к неприятелю.

Неприятель, точно глумясь над нами, стал делать в виду Севастополя разные мудреные эволюции. Винтовые корабли учились водить на буксирах сразу по два и по три парусных. Три парохода, раньше подходившие к берегу, делали промеры. Весь Севастополь следил за маневрами неприятельского флота. Даже Нахимов, в последнее время живший неотлучно на своем далеком корабле, стоявшем в глубине рейда, приехал на библиотеку. Долго смотрел он на неприятельские пароходы, наконец отвернулся, проговорив: "Проклятые самовары! Недаром-с я не любил их!"