Стинг. Сломанная музыка. Автобиография - Стинг Страница 26

Мы путешествовали автостопом, спали на скамейках в парках, в полях, с большим дискомфортом пару ночей провели на пирсе в порту Дун-Лэаре. За год до этого мы втроем автостопом добрались до небольшого курортного городка Полперро в графстве Корнуолл и провели там все лето в здании без крыши на вершине горы. Мы планировали послушать Дилана на фестивале на острове Уайт, но так туда и не добрались, хотя все равно прекрасно провели время.

Мы ловили машины каждый по отдельности, как профессионалы (никто никогда не возьмет на борт сразу трех парней), заранее договорившись, что встретимся вечером в следующем крупном городе. Передвигались на запад в сторону Лимерика и Керри. Однажды около города Трали меня берет на борт фермер. Он был в стельку пьян, и на заднем сиденье его машины в корзине лежало несколько поросят. Он говорит мне, что единственное, что дали ирландцам англичане, это сифилис. Я отвечаю, что для танго обязательно два человека, точно так же, как и для любой сделки. Фермер говорит, что я тот еще шутник.

Вместе с Полом и Хью мы добираемся до городка Дингл на юго-западе Ирландии. Каждый вечер мы напиваемся пивом с Bushmills и спим где придется. Это просто чудо, что за три недели нас ни разу не арестовали. Пьяные в дым, мы забираемся на гору Морн, потом едем на север и в Ларне садимся на паром в Англию.

Мы стоим на поле для гольфа в свете полной луны. Клянусь, я вижу, как космонавты ходят по Луне. Маленький шаг для них, гигантский шаг для нас.

После возвращения из Ирландии я получаю по почте коричневый конверт с результатами моих выпускных экзаменов. Я не вскрываю конверт в течение пары дней, но потом все-таки решаюсь. На небольшом листе бумаги написано, что у меня есть три попытки пересдать английский, географию и экономику. Что ж, по английскому у меня не худшая оценка, но вот остальные точно не откроют мне двери высших учебных заведений. В вуз я смогу попасть как минимум после двух пересдач. Я отказываюсь от этой затеи и становлюсь совершенно свободным, то есть начинаю плыть по течению.

В последующие шесть месяцев я меняю пять или больше мест работы. Сперва я устраиваюсь кондуктором автобуса. Увольняюсь, подаю на пособие. Потом нанимаюсь на стройку. Близится зима, и мы устанавливаем фундамент для ТРЦ в Байкере. В мой первый рабочий день мама неожиданно подложила мне свинью. Накануне вечером она предложила мне взять с собой сэндвичи, чтобы я мог перекусить во время обеденного перерыва. Утром я забираю подготовленный ею пластиковый контейнер Tupperware. Работа в первой половине дня прошла спокойно. Я умею пользоваться лопатой и киркой, но хочу водить самосвал. У водителя самосвала самая лучшая работа на свете – он, грея руки от работающего мотора, ждет, пока машину загрузят, потом, как король, отъезжает в облаке дизельного дыма, пытаясь привлечь внимание девчонок в офисах на другой стороне улицы. Я хочу такую работу.

Настало время обеда, и двадцать рабочих набиваются в бытовку на краю стройки. Строители, здоровенные мужики, достают свои бутерброды размером с кирпич, чтобы после еды закурить и начать читать Mirror, The Sun или Sporting Life, попивая чай из термосов и отпуская грубые шутки. В бытовке дым коромыслом из побитой железной урны, использующейся как пепельница. Я новенький, поэтому тихо сижу в углу. Хочется есть, и замерзшими пальцами я снимаю крышку с контейнера Tupperware и тут же в ужасе закрываю. Моя любимая мама наделала мне маленьких бутербродов с огурцом, которые наверняка пришлись бы к месту в доме викария, пригласившего на чай нескольких прихожан, но не в этом дантовском инферно. Такие бутерброды – все равно что появиться в бытовке с розовой татуировкой и жемчужными серьгами.

«Чё такое?» – спрашивает меня один из строителей.

«Чё-то не голоден», – отвечаю я весьма неубедительным тоном.

С тех пор я сам собираю себе обед.

Проходит несколько недель. Вместе с парнем приблизительно моего возраста я рою канаву в беспросветной глине. Холодно, мерзко, спина болит, и кожа на ладонях пошла волдырями. Когда прораб куда-то отошел, мы начинаем говорить об образовании. Он ушел из обычной школы в возрасте пятнадцати лет. Когда юноша не работает на стройке, то сидит на пособии.

«Моя жизнь – гребаный спектакль, – говорит он и плюет на ладони. – А твоя?»

У меня нет желания рассказывать ему всю историю своей жизни, но он был откровенен, и я должен ответить той же монетой.

«Я семь лет учился в средней классической школе…» Своим тоном я хочу показать, что это была тоска зеленая, что, в общем-то, недалеко от истины. Впрочем, у него другое мнение.

«Так какого хера ты здесь делаешь?» – спрашивает он.

«В смысле? – переспрашиваю я. – Я что, свою норму не тяну?»

«Я не об этом, – отвечает он. – Ты нормально пашешь, просто тебе совершенно не обязательно быть здесь. Ты можешь найти работу поинтереснее».

Я не спорю и продолжаю копать канаву в бесплодной глиняной земле. Спустя несколько дней меня переводят на самосвал, но погода портится, и многих из нас, включая меня, увольняют за два дня до Рождества. Ну и пусть.

По субботам я обычно хожу на танцы в огромный, выкрашенный белой краской клуб Plaza, расположенный у побережья. Именно здесь за двадцать лет до этого повстречались мои родители. Читатель может подумать, что я должен обходить стороной это место, но все совсем не так. Я прихожу сюда не для того, чтобы знакомиться с девушками, а ради выступлений музыкальных групп. За вечер обычно выступает три местных группы, которые играют абсолютно отбитый винегрет из психоделики, соул-классики Motown и длиннющие 12-тактовые блюзы с самыми бездарными из возможных барабанными соло… За вечер я приглашаю пару девушек на танец, просто для разнообразия. Но чаще всего общение с ними – это просто потеря времени. Я приглашаю, они односложно соглашаются и чаще всего игнорируют меня на протяжении всей песни. Смотря в потолок, сердито косятся на старающихся подавить смех подружек, проверяют, лежат ли на месте их сумки. В общем, смотрят куда угодно, но только не на меня. Меня это расстраивает, я им совершенно безразличен.

Когда все мои попытки идут прахом, в качестве запасного варианта