Роми Шнайдер - Я, Роми Шнайдер. Дневник Страница 27

У меня есть ещё один договор с Эрнстом Маришкой, это должен быть фильм о мюнхенской девушке Зедльмайер, жемчужине в короне — рядом с Лолой Монтес — короля Людвига I Баварского. Точнее, в его коллекции возлюбленных. Маришка сказал:

— Вот это правильный фильм для тебя и Карлхайнца.

— Нет! — сказала я.

Я объясняла Маришке, что мне теперь не надо сниматься с Карлхайнцем, хотя он мне очень нравится; что, может быть, лучшим партнёром здесь был бы Оскар Вернер — я видела его в Вене на сцене Бургтеатра, и в «Лоле Монтес» Макса Офюлса он мне тоже очень понравился. По-моему, ему куда больше, чем Бёму, подходит роль интеллектуала Людвига Баварского. И вообще партнёров надо менять.

Я вообще против такого штампованного представления о вечных любовных парах в кино. Такая пара, Лилиан Харви и Вилли Фрич, тут, ясное дело, просто мечта любого прокатчика.

Однако именно Вилли Фрич предостерегал меня от подобного конвейера. Он говорил:

— Ты будешь рабыней этого типажа, и как только к тебе станут относиться как к части постоянной любовной пары, собирающей богатую кассу, это отношение тут же тебя раздавит.

Сценарий определяет типажи, не наоборот. Эту истину я за три года выучила очень хорошо. Наконец, я её пережила и на собственном примере. Про «Последнего человека» говорили: ты и Ханс Альберс, вы вдвоём произведёте сильное впечатление на публику. А что получилось? Публика просто не пришла.

Я не заблуждаюсь: своё место в глазах публики и правда быстро теряешь, если твой фильм не попадает в цель. Однако промахивается только тот фильм, который испорчен уже начиная со сценария. Тому пример — «Китти и большой свет». На балу кино в Берлине О. Е. Хассе мне сказал, что фильм дал бы куда большие сборы, если бы экранизировалось всё то, что мы придумали. А в том варианте, что сейчас идёт в прокате, роман между Хассе — английским министром иностранных дел — и мной практически заканчивается в первой же трети фильма.

Поначалу задумывалось, что этот роман должен развиваться, и лишь к финалу его рушит Карлхайнц Бём — ради своей выгоды.

Я не знаю, почему сюжет был изменён. Но из-за этого фильм просвистел мимо публики: политические речи заняли куда больше места, чем требовалось зрителям.

Но как это должно быть на самом деле? «Робинзон», мой последний фильм, тоже выламывается за пределы схемы. Всё время я слышу вокруг разговоры про кризис кино, банкротство и трудности, поэтому так чудесно, что Херберт Тишендорф как прокатчик и продюсер всё-таки рискнул снять этот фильм. Я была так счастлива на этом фильме, что все сомнения куда-то подевались. А теперь я вообще не знаю, как всё должно идти дальше.

Только одно: я позволю себе не согласовывать свои желания и представления с прокатчиками и продюсерами. Если это получится, то время ученичества — позади, и «Робинзон не должен умереть» — мой экзамен на статус подмастерья.

Хорошо, что мне удалось немного отвлечься: я полетела в Индию. Маленькой компанией туристов мы сложились и наняли чартерный рейс. Можно было обойтись одним чемоданчиком. Сделали прививки против холеры и оспы и отправились в путь, и это путешествие сразу же оставило позади все проблемы, что так занимали меня в последние месяцы.

Всегда дело выглядит так, как будто мной управляют. Кто-то рулит — я еду, и ничего обидного для меня тут нет.

Но если потом читаешь что-нибудь такое (а журналисты, которые об этом пишут, часто сами признаются, что не видели ни одного моего фильма!), то всё-таки хотелось бы иметь шанс доказать: я могу быть «чем-то». Сама — без покровительства, без паблисити, что мне без конца припоминают. Я больше не ребёнок и даже не девчонка. Работа в кино, которая требуется от меня, — точно такая же, какую обязан выполнять каждый взрослый киноактёр. В студии не спрашивают, сколько мне лет и что я вообще такое: там я просто должна с утра до вечера «быть при деле», чтобы отснять свои эпизоды.

Если бы я могла (чего я по-настоящему не могу!), то вот по какому пути я пошла бы: снималась бы каждый год в одном кассовом фильме. Это чтобы убедить прокатчиков и владельцев кинотеатров, что на мне можно делать деньги. Дальше — в чем-нибудь весёлом, например, в современном мюзикле или комедии, задиристой и даже нескромной, но всё же не в такой дерзкой, как фильм Отто Преминджера «Девственница на крыше», — эту картину он снял в Голливуде с Ханнерль Матц, Харди Крюгером и Йоханнесом Хестерсом.

Наконец, третий фильм был бы на жёстком, реалистическом материале, вроде «Хулиганов» с Хорстом Буххольцем.

И в это же время — актёрское образование и потом, возможно, два года в театре.

Вот чего я ещё не знаю, так это как относиться к многочисленным предложениям из-за границы.

Уже после «Юности королевы» проявились американские агенты. Они хотели подписать со мной долгосрочные контракты; самый короткий был на три года, самый долгий — на семь лет. Но до сих пор я не подписала ни одного. Ведь я снималась в Германии, и в Германии и в Австрии сделала себе какое-то имя в кино. Поэтому не могла же я просто исчезнуть отсюда, без всякого продолжения. Между тем и французы, и испанцы, и итальянцы хотели меня снимать. Вот я и не знаю, могу ли я, — хотя я отлично выучила английский, моего школьного французского едва ли хватит, а испанского не знаю совсем. В Испании мои фильмы идут с большим успехом... С Италией, возможно, будет совместное производство.

В общем, у меня впечатление, что дверь как-то внезапно открылась. И мне придётся сказать «да» или «нет».

Я уже могу, прочитав сценарий, представить себе, что из него получится в кино. Я прочла много сценариев. Если бы я должна была сняться в каждом из фильмов, по которым я видела уже готовые предложения, то снималась бы до 50 лет.

И что, я должна вечно играть юных девушек?

Мама говорит: надо играть роли, которые соответствуют моему возрасту. Мне кажется, это правильно. Образованные актрисы, вроде Марии Шелл, обладают широкими возможностями. Я — ещё нет. Если бы я заявила, что могу уже играть настоящие драматические роли, то кто угодно был бы вправе мне сказать: что ты несёшь ерунду?

Но я же могу развиваться. Как раз этого-то я и хочу. Некоторые люди говорят: мой успех происходит только оттого, что зрители видят во мне воплощение любой юной девушки, каких кругом полным-полно. Мама говорит: оттого, что любая девушка хотела бы быть как ты. Но я думаю, тут так: до сих пор я играла девушек, милых, приветливых и даже вымуштрованных быть всегда — сама наивность и невинность. Мне нужно было быть именно такой: никаких особых проблем, затруднений, противоречий. И хотя у юных девушек есть проблемы, иногда — очень тяжёлые и даже вообще не имеющие решения, я играла всегда сплошную безмятежность, все желания моих героинь исполнялись, что и помогало мне завоевать симпатии публики.