Павел Перец - От косяка до штанги Страница 27

А то, блин, кругом менты, не знаешь откуда подставы ждать

Таким образом к моменту нашего прибытия на место, ведомые мной покупатели были окучены. Мы заходили в подъезд, поднимались на нужный этаж, но покупателей я заставлял подниматься этажом выше и ждать. Можно было, конечно, оставить их ждать на улице, но хотелось достигнуть максимального эффекта правдивости и достоверности ситуации. А для этого требовалось, чтоб прозвенел звонок, чтоб открылась дверь, чтоб я зашел, дверь закрылась, дверь открылась, я вышел, дверь закрылась – и все эти подвижки на слуху у клиентуры.

Прямо здесь на лестнице я отдавал им пакет (деньги брались заранее), и счастливые дети бежали за Беломором, чтоб поскорее забить косячок. И они были довольны! На следующий день я интересовался их ощущениями и получал самые восторженные отклики. Овцы целы, волки сыты.

Легенда о неких точках, где торгуют лучшим хэшем, и куда вхож я, и не вхож более никто иной, постепенно обросла нужными рецензиями.

В «Трубе» я все-таки рискнул опять поторговать. Пакеты хранил с той стороны Казанского собора, которую Воронихин так и не достроил. Это такой городской закуток, оазис, где водитель троллейбуса №17 делает привал, бежит оросить унитаз скопившейся в организме влагой. Здесь тишина, покой и невзрачный дом хмурится своим фасадом в сторону прохожих. Бутики выставили напоказ модные шмотки.

Люди находились. Всем хотелось курнуть. Дунуть. Задуть паровоза. Взорвать косяк. Осторожность стала моим верным спутником. Я уже не ходил ни в какие подворотни, сам ставил условия: где и как встречаемся. Они приходили – разные, покупали и отваливали. Я считал деньги. Их получалось не так много, как могло бы быть. Но и на том спасибо астраханскому краю.

В училище все шло своим чередом. Повезло с мастером – он действительно пытался научить нас не просто колотить скворечники, а резать дерево, как будто это живая плоть, и от того, насколько правильно ты с ней обращаешься, зависит то, насколько оно тебе отдастся. На первом курсе я сделал стол. Немного резьбы, две точеные ноги, стандартная столешница. В мастерскую зашел приятель мастера, увидел результат моих усилий в деревянном воплощении и спросил:

– Сколько?

Его интересовала цена. С того момента я понял, что мама моя не ошиблась, отправив меня учиться на столяра. Мастер пытался совместить приятное с полезным – подкидывал халтуры. На квартирах у его знакомых мы приводили в божеский вид двери, шкафчики на кухне, туалете. От убогих хрущевок до элитных квартир в центре города. Деньги за работу платились ему, он выплачивал нам нехилый процент. Таких работников в группе было человек пять от силы. Чтобы попасть в число избранных, требовалось найти с мастером общий язык, и чтоб не было синдрома рукожопости, убийственного для столяра. Уже потом, благодаря одной из таких халтур, я попал в институт без экзаменов.

Были еще и официальные заказы, которые принимало училище. Заказы на изготовление партии мебели или на оформление и внутреннюю отделку тех или иных зданий. Тогда тебя официально посылали в командировку. Мне представилась возможность съездить в Кингисепп в компании старого маленького мастерового дяди Васи, похожего на большого ежика, и одногруппника Сказки, прозванного так за россказни, которыми он нас потчевал.

За неделю до этого Маша призналась мне в своих сомнениях, связанных с состоянием ее здоровья. По всей видимости, в животе у нее появилась еще одна жизнь, и не без моего участия. Слишком настырный спермотазавр добрался таки по маточному путепроводу до конечной цели. Явных подтверждений тому не было, но ультразвуковое исследование провести не мешало бы. Перед отъездом я договорился с мастером, он в свою очередь договорился со знакомым гинекологом. Это была женщина, которой я делал кухню. Она согласилась посмотреть Машу. В Кингисепп я уезжал в полнейшем неведении о том, папа я или нет. Командировка не могла продлиться больше трех дней, и по приезде в Питер меня должен был ждать ответ.

Ехали на старом уазике, который выжимал на трассе 70 км/ч, притулившись ближе к обочине. Трясся, сморкаясь бензином из всех щелей. Нужно было облицевать листами ДСП холл кингисеппского ПТУ, изготовить панцирь для несущих конструкций. Я не мог сосредоточиться, потому что мыслями оставался в Питере. Вот она идет с утра в женскую консультацию, ничего не съев и выпив несколько чашек воды. Вот ложится на кушетку, оголив живот, который ей намазывают прозрачными соплями, напоминающими канцелярский клей. Ручка-фаллоимитатор скользит по коже, на экране вырисовывается ответ на вопрос.

Когда холл наконец покрылся деревянной чешуей, мы взяли бутылку перцовки и раздавили ее на троих вечером в номере гостиницы (официальное название). Понятно, что это была комната в какой-то общаге. Старенький мастер дядя Вася тут же вырубился, а мы со Сказкой взяли еще бутылку. Работа сделана, съедено 6 обедов, 6 завтраков и 6 ужинов. Заработано какое-то количество денег, которые должны выдать вместе со стипендией. Сказка морщился после каждой рюмки, я пил автоматически.

Следующим утром трасса, уазик, черепашьи бега в правом ряду. Странные ощущения. Стать отцом – круто. В 18 лет. Непонятно где жить и как, но это круто. Если призвать девственность к ответу, получим ответственность. И я бы ее получил, никуда бы не делся. Детство уползает умирать как кошка в неизвестный угол. Мир меняет очертания, начинает тыкать взрослостью.

Третий курс училища. Серега намекает на то, что траву придется увезти в Москву, его там ждут потенциальные покупатели. Ведь изначально планировалось, что не будет розничной торговли – мы не в универсаме. Продать оптом – деньги пополам, калькуляция выгоды проста как стамеска. Это бы все решило. Тогда можно и отцом стать. Но оптом не получалось. А продавая траву пакетами, денег не накопишь, это я к тому моменту уже осознал. Питер приближался, неизвестность разрасталась.

Дома я бросился к телефону.

– У нас будет ребенок.

Упало сердце и давай валяться. Маша, я люблю тебя. Значит, у нас будет ребенок. Меня даже не волновало, в каком состоянии он был зачат. В стенки разума стучала совесть, орала, что есть мочи. В компании с чистой совестью чувствуешь себя умиротворенно, но скучаешь при этом. В компании с грязной совестью чувствуешь себя неуютно, проявляешь активность. Иногда совесть покидает твою кампанию, и ты остаешься один. В такие минуты человек насыщается всем доселе невостребованным дерьмом жизни. Он просто не знает, что это дерьмо. Совесть – как рецептор вкуса, не позволяет чего-то отведать. С ее отсутствием шлюзы открываются, и человек тонет.